Олек. Ботинки?
Витек. Ботинки. Мачек говорит, что в Нью-Йорке смотрят прежде всего на зубы и на ботинки.
Олек. Ты прав. Ботинки у него в порядке. Может, я их у него одолжу, когда пойду вечером к Зосе.
Витек. А как по-твоему, зачем он это сделал?
Олек. Этот мексиканец?
Витек. Да не мексиканец он.
Олек. Сам знаю. Может, у него ноги болели. У меня как-то раз так ступни болели, что готов был на все, только бы не стоять.
Витек. Не пори чушь. А ты знаешь, что если мы не покрасим всю квартиру, нам ничего не заплатят?
Олек. Ну, знаю. Знаю. В этом сучьем мире нет справедливости.
Витек. Вот тут ты прав.
Олек. А я знаю, что сделаю.
Витек. Что?
Олек. Пошарю у него по карманам.
Витек. Лучше не надо.
Олек (обыскивая висельника). Это первая обязанность того, кто найдет висельника. Мне рассказывали про одного мужика, который повесился с пятью тысячами долларов в кармане. (Опечаленно.) Это не тот. Тут руки себе обрываешь, а такой вот тип имеет право забраться в чужую квартиру и повеситься. Проклятая страна свободы.
Витек. Заткнись. Дай подумать.
Олек. В Желязовой Воле, если кто хотел повеситься, то шел себе аккуратненько домой, надевал петлю, толкал стул. И все дела. Для того и есть свой дом, правда?
Витек. Знаешь, Олек, ремонт квартиры, это как с тигром трахаться — и страшно, и смешно.
Олек. Ты это серьезно, ну, насчет тигра?
Витек. Я же выражаюсь метафорически. Неужели я должен все тебе, гаду, растолковывать. Иной раз как с тобой поговоришь, так хоть сам вешайся.
Олек. Лучше не надо. Вот, смотри. (Шевелит пальцами руки.)
Витек. Ну и что?
Олек (указывая на висельника). Он уже так не сможет.
Из-за сцены шум падающей мебели.
Олек. Ты можешь мне объяснить почему этот долбаный писатель не возьмет и не вернется в Польшу? Витек. Кажется, его бабка со стороны первой жены была наполовину еврейка. Олек. Вот оно что. Бедный мужик. Так вот почему он такой смурной. Ужасно. Олек берет ведро, кисти и входит в комнату, где висит покойник. Витек. Ты можешь мне сказать, что ты делаешь? Олек. Крашу. Я человек труда и не позволю, чтобы мне мешал какой-то висельник. Витек. А как ты собираешься красить потолок? Ты же его забрызгаешь. Олек. Я так думаю. Надо его снять. Перенести в другую комнату, которая у нас уже готова. Покрасить эту комнату. А потом повесить его обратно. Любой подумает, что он повесился уже после покраски. Витек. А ты хорош. Только что был такой правоверный католик… Олек. Да, ты прав. Полиция может догадаться. Труп лучше не трогать.
Входит перемазанный краской Писатель. У него под мышкой толстенный номер газеты «Нью-Йорк Таймс». Висельника он не замечает.
Витек. Вот, смотри, ты без конца к нему придираешься, а он уже все придумал. Олек. Что? Витек. Как, что? Завернем его в «Нью-Йорк Таймс». Прокроем комнату. Потом его развернем и готово. (К Писателю.) Давай газету. Писатель (слегка оторопев). Сегодня в ней приложение насчет ремонта квартир. (Замечает висельника.) О, Боже. Вот это ботинки!
Откуда-то доносится музыка Шопена. Все замолкают и довольно долго слушают.
Витек. Что это? Олек. Шопен. Полонез. Это я играю.
Из-за сцены шум падающей мебели.
Олек. Ты можешь мне объяснить почему этот долбаный писатель не возьмет и не вернется в Польшу? Витек. Кажется, его бабка со стороны первой жены была наполовину еврейка. Олек. Вот оно что. Бедный мужик. Так вот почему он такой смурной. Ужасно. Олек берет ведро, кисти и входит в комнату, где висит покойник. Витек. Ты можешь мне сказать, что ты делаешь? Олек. Крашу. Я человек труда и не позволю, чтобы мне мешал какой-то висельник. Витек. А как ты собираешься красить потолок? Ты же его забрызгаешь. Олек. Я так думаю. Надо его снять. Перенести в другую комнату, которая у нас уже готова. Покрасить эту комнату. А потом повесить его обратно. Любой подумает, что он повесился уже после покраски. Витек. А ты хорош. Только что был такой правоверный католик… Олек. Да, ты прав. Полиция может догадаться. Труп лучше не трогать.
Входит перемазанный краской Писатель. У него под мышкой толстенный номер газеты «Нью-Йорк Таймс». Висельника он не замечает.
Витек. Вот, смотри, ты без конца к нему придираешься, а он уже все придумал. Олек. Что? Витек. Как, что? Завернем его в «Нью-Йорк Таймс». Прокроем комнату. Потом его развернем и готово. (К Писателю.) Давай газету. Писатель (слегка оторопев). Сегодня в ней приложение насчет ремонта квартир. (Замечает висельника.) О, Боже. Вот это ботинки!
Откуда-то доносится музыка Шопена. Все замолкают и довольно долго слушают.
Витек. Что это? Олек. Шопен. Полонез. Это я играю.
Свет гаснет.
