принуждать тебя искать убежище, — фальшиво произнесла Элинор. — Ты говорил также, что в случае опасности знаешь, как защитить себя. Но Джеффри еще не взрослый человек. Именно за него я боюсь. Иэн, прочти еще раз это письмо. Присмотрись, что скрывается за этими словами. Подумай, на что этот… этот ядовитый червь надеялся, нет, подстрекал лорда Гвенвинвина? Вспомни также, что предложил Гвенвинвин сэру Питеру, — да, я говорила с ним уже, и он во всем признался. Сейчас это уже не имеет значения. Я не думаю, что сэр Питер лгал, чтобы спасти себя.

Иэну не нужно было перечитывать письмо, и он не забыл о том, что говорил сэр Питер. Гвенвинвин прекрасно понял короля. Для него было бы лучше оставить Оуэна и Джеффри в живых, и он пытался устроить это, но намерения Джона тем не менее были ясны. Иэн достаточно легко проследил течение мысли Элинор — единственное, чего он не понимал, это то, что она использует Джеффри в качестве рычага, чтобы сдвинуть его с места. Даже если бы он понял это, ничего бы не изменилось. Где бы они ни находились, ненависть Джона будет преследовать Иэна, и Джеффри умрет вместе с ним.

— Но почему? — с болью прошептал он. Элинор поняла вопрос.

— Потому что Солсбери любит мальчика, и любовь его растет. А Джон такой человек, что не может вынести, чтобы Солсбери любил кого-то еще. — Лицо ее залила краска. — Да, милорд, он такой же ревнивый, как и я.

Иэн отмахнулся от этого. Элинор могла быть ревнивой, но не была дурой. Она изводила себя, но не собиралась причинить вреда ему и не пыталась найти ту «женщину», чтобы навредить ей.

— Действительно ли Джеффри пойдет на пользу, если мы скроемся с ним? — задумчиво произнес Иэн, столько же обращаясь к себе, сколько к Элинор.

— Да, — ответила она. — На это есть две причины. Первую ты знаешь — Джеффри будет вне досягаемости. Вторая заключается в том, что Солсбери не будет каждую минуту нашептывать его имя.

— Чепуха! — воскликнул Иэн почти со смехом. — Это так матери обращаются с младенцами. У Солсбери есть другие интересы и другие дети.

— Они слишком малы. Попомни мои слова: он вернется к королю, намереваясь заступиться за тебя, а сам начнет восхищаться достижениями Джеффри — какие у него сильные руки, какой он высокий, словно ты подтягивал его за волосы…

— Если он поступит так, Джон будет вынужден убить нас обоих, хотя бы только ради того, чтобы спастись от смертельной скуки, — и я не смогу осудить его.

Хоть Иэн произнес эти слова со смехом, он сам вспомнил утомительные беседы с Солсбери, в центре которых всегда был Джеффри. Конечно, эта тема была интересной и Иэну, и большая часть их бесед имела практический смысл — сколько Солсбери готов заплатить за одежду, оружие, лошадей и так далее. Однако здесь также был намек и на то, что Элинор права: Солсбери всегда хотел дать гораздо больше, чем следовало, и гораздо больше, чем было полезно для мальчика.

Порой от отца приходили подарки: вторая лютня, расписная, хотя Джеффри признавался, что очень доволен той, что Элинор подарила ему в Двенадцатую ночь; чудесная лошадь; кошелек с золотом, «чтобы покупать вещицы, о которых другие не могли бы и мечтать». Тогда Иэн отобрал кошелек у Джеффри и написал Солсбери резкую отповедь, запрещая посылать золото мальчику, который мужал на поле битвы, где он мог потратить его только на шлюх и прочую мерзость.

Иэн вспомнил, как он умолял Солсбери быть более рассудительным и не баловать Джеффри, чтобы мальчик знал цену вещам, и вспомнил, какой получил ответ: Джеффри не придется беспокоиться о таких мелочах, поместья его деда уже обеспечены за ним по специальному указу короля — не только доля дочери, но все поместья — и значительная часть собственности Солсбери, поскольку его законным детям более чем хватит гигантских имений Элы.

Это была еще одна причина, почему Джон мог желать избавиться от Джеффри. Поскольку Джеффри незаконнорожденный, Солсбери не имел права считать своего сына наследником. Если Джеффри умрет, его собственность перейдет короне.

— Шутки в сторону, — сказал Иэн, когда его мысли сделали полный круг. — Я начинаю соглашаться с тобой, но расстояние ничего не изменит, если Солсбери не изменится сам.

— В этом можешь положиться на меня, — сказала Элинор. — Не бойся. Я ничего не буду говорить о короле. — Она помолчала, внимательно изучая лицо Иэна. — Господин мой, любовь моя, что тревожит тебя? — спросила она через несколько секунд.

— Будь проклята эта жизнь и тот, кто делает невозможным вкусить мгновения радости без того, чтобы потом лить слезы, — горько произнес Иан. — Я нашел тебя только для того, чтобы вновь потерять.

— Как потерять? — спросила Элинор.

— Ну, может быть, потерять — слишком сильно сказано, — поправился Иэн, — но я устал от сладких писем взамен сладкой женщины в постели.

— Но я же еду с тобой! — воскликнула Элинор. — И не начинай опять спорить насчет того, что нельзя брать женщину в объятую войной страну. Изабель тоже едет к Вильяму. Я смогу остановиться у нее. Мы даже можем поехать все вместе. Если ты не возьмешь меня, Иэн, я поеду сама — а это будет гораздо опаснее. В этом я тебя не послушаюсь.

— Но ты же боялась Ирландии.

— Я и боюсь, но не за себя. Я уже говорила тебе об этом раньше. Иэн, клянусь, что я не ведьма и не обладаю даром предвидения, но, когда я представляю, что ты один направляешься в Ирландию, меня охватывает такой черный ужас, что невозможно и описать. Однако когда я думаю, что мы поедем вместе, все выглядит по-другому.

— Правда, Элинор? — Он пристально посмотрел ей в лицо, и она ясными глазами встретила его взгляд. — А Адам, Джоанна?

Тут она побледнела.

— Только не детей! Только мы с тобой — и все кончится хорошо. Трудности, конечно, будут, но не такие, какие нельзя преодолеть мужеством и осторожностью.

— Но Элинор! Мы же не можем оставить Адама и Джоанну без защиты. Ирландия, конечно, не слишком далеко, но и не в дне езды.

— Пока мы с тобой будем вместе, живые, вне досягаемости и достаточно молодые, чтобы рожать детей, наши дети будут в безопасности. Нет никакого смысла причинять им вред, если можно посеять новые семена и получить плоды. К тому же Адам может поехать к Роберту Лестерскому, который вполне способен защитить его. Роберт писал мне и спрашивал про него, поскольку его старший оруженосец был посвящен в рыцари и покинул его. Адам маловат — восемь лет, — но Роберт нормальный человек и поймет его детскую шаловливость и научит контролировать себя. К тому же Адам сам очень хочет туда поехать. Сначала не хотел — он думал, что ты будешь больше бывать дома, и хотел быть рядом с тобой.

— Я тоже хотел бы…

— Да, но это не годится ни для тебя, ни для него. Ты