облегавший его мощный торс, и бриллиантовая булавка, воткнутая в галстук. Я
сильно робел в ожидании разноса, но едва лишь потупил глаза, как тотчас
услышал шаляпинский голос:
— А ну, а ну!.. Здравствуйте, молодой человек!.. Покажите-ка мне, чем вы
вчера развлекали народ!.. Это же очень интересно!..
Стоя перед Ф. И. Шаляпиным, я показал весь свой запас эксцентрических
движений и трюков. Он поощрял меня все более громким раскатистым смехом.
Я был настолько худощав, а руки мои были так длинны, что я легко обнимал
самого себя, как бы здороваясь с самим собой в таком положении. Я
складывался пополам, смешно жестикулировал, неожиданно принимался
«вытягивать» руку из рукава, и она «вытягивалась» до невероятной, казалось бы,
длины, потом вращал руками в локтях так, что они крутились как на шарнирах,
наконец «отрывал» пальцы на руке, сгибая их в суставах таким образом, что они
не были видны, а затем «насаживал» их обратно по местам.
Ф. И. Шаляпин хохотал все громче, начал было мне подражать, заявил, что у
него ничего не получается, но под конец, сменив шутливый тон на серьезный,
заметил:
— Ну, спасибо!.. Только вот что, молодой человек, давайте условимся: вы
мне, пожалуйста, не мешайте, и я вам не буду мешать!..
Случай этот, — заключает Черкасов, — послужил мне памятным
предостережением, незабываемым уроком законов общения актеров на сцене, и
я очень признателен Ф. И. Шаляпину за ту форму, в которой, повидимому, во
внимание к моему юному возрасту, он преподал мне такой урок».
Сам Шаляпин много раз выступал в роли Еремки, а всего на сцену
Мариинского театра в сезоне 1920/21 года он выходил 47 раз. Это было время
напряженной творческой и организаторской деятельности певца, в результате
которой Мариинский театр приобрел небывалый художественный авторитет и у
самых широких, демократических слоев населения, и в сугубо
профессиональной музыкальной среде. Не случайно Б. В. Асафьев в рецензии
на оперу «Садко», открывшую сезон 1920/21 года, дал такую оценку работе
театра: «Видно, что затрачено много труда на то, чтобы наладить общую
стройность, при наличии значительного притока молодых сил. В театре, по-
видимому, господствует строгая художественная дисциплина и настойчивая
работа, в условиях которой воспитывается молодое поколение артистов. В их
руках будущее театра».
Послереволюционные годы — время творческой зрелости Федора
Ивановича Шаляпина. И неудивительно, что у артиста пробудилось горячее
желание поделиться своим опытом с молодым поколением.
Шаляпин сам никогда не преподавал, но с удовольствием помогал молодым
певцам, когда они просили поставить голос, смотрел спектакли с их участием.
Артист советовал театральной молодежи чаще бывать в Эрмитаже, побольше
читать и был очень доволен, когда узнавал, что молодые актеры следуют его
советам. В памяти многих остался завет Шаляпина: «Пушкина Александра
Сергеевича не забудьте! Пусть всегда лежит на столе, под подушкой, всю жизнь.
Без Пушкина не быть русскому искусству!»
С середины 1917 года некоторое время пустовало помещение
Михайловского театра (ныне Малый театр оперы и балета; современный адрес:
площадь Искусств, дом №1), и Мариинский театр использовал его как свой
филиал. Ф. И. Шаляпин поставил на сцене Михайловского театра одну из
любимых своих опер — «Моцарта и Сальери» Н. А. Римского-Корсакова, и 30
марта 1920 года сам исполнил партию Сальери. А в 1921 году на той же сцене
он поставил оперу С. В. Рахманинова «Алеко».
Подлинно художественным вдохновением заражал Шаляпин всех
присутствовавших на сцене, и театральная молодежь очень любила
шаляпинские репетиции. Однажды Шаляпин пришел в театр с опозданием, и
хор уже начал репетировать. Но, как вспоминал один из режиссеров, когда в
кулисе появился Шаляпин, «вдруг, словно по мановению волшебной палочки,
все на сцене преобразилось — засверкало, заулыбалось, пронесся радостный
вздох, басы спели свою фразу, и с неожиданным темпераментом и силой
вступившие тенора старались перехлестнуть басов, молодо и звонко залились
друг с другом альты и сопрано, и полноводной широкой рекой разлилась песня,
красивая и раздольная, как вечер в необычайной русской степи. Шаляпин,
явившийся причиной этой перемены, в упоении застыл в кулисе, с
расширенными глазами слушая красоту слившихся молодых голосов».
С большой любовью относилась к Шаляпину не только артистическая
молодежь. Он был кумиром и молодых зрителей. С галерки, из проходов и со
ступенек залов Мариинского театра и Народного дома — оттуда, где обычно
располагалась юная публика, — Шаляпину аплодировали особенно бескорыстно
и темпераментно.
Артиста также тянуло к молодежи. Он частый гость студенческой столовой в
Академии художеств — своеобразного творческого клуба, куда любили заходить
и художники старшего поколения. Шаляпин пел, рассказывал, а после
импровизированных концертов нередко брал в руки глину и за разговором лепил
голову Олоферна или быстрым росчерком пера рисовал очередной автошарж.
* * *
С 1914 года Шаляпин жил на Пермской улице. У него часто бывал Горький.
Вместе с Алексеем Максимовичем Федор Иванович иногда заходил к своему
соседу Г. Е. Грум-Гржимайло, который жил на третьем этаже. Сын ученого
вспоминал об одном таком визите, свидетелем которого он стал,
