распластать крыльями, разбежаться и взмыть в манящую высоту.
Ястребок сержанта Фадеева стоит в кустах и выглядит без крыльев жалким инвалидом. А они тут же, рядом, на траве лежат. Механик докладывает: машина к оборке готова. Вадим жмет его загрубевшую промасленную руку, спрашивает:
— Как думаете, завтра облетаем?
— Сегодня управимся, товарищ командир. — Механик не называет своего начальника по воинскому званию, ведь он воентехник второго ранга, старый авиатор, а командир всего лишь сержант срочной службы. Командир он хороший, а вот неловко как-то...
Солнце уже пригревает. Вадим бросает в кабину планшет, засучивает рукава и помогает механику. Когда
все было готово, пришел инженер, ощупал каждый болтик, каждую гаечку, шплинтовку проверил.
_ Порядок, — оценил работу. — Инструмент проверь
(это механику), чтобы в плоскости отвертка или плоскогубцы не остались.
И вот Фадеев взлетает, делает вокруг аэродрома «коробочку» и забирается на пять тысяч метров. В небе он один. Курсанты отлетались, а однополчане еще не готовы. Мотор тянет, как зверь. Сержант выполняет все положенное при облете «от» и «до». Но не может смириться с этими рамками. Он уверен, что в бою победит тот, кто сумеет выжать из машины все, на что она и летчик способны. И Вадим разгоняет бешеную скорость. С консолей крыла сбегают белые струйки, все дрожит, звенит— хороша машина, послушна! То в крутое пике ее кидает, то свечой вверх тянет — в глазах темнеет, и тут же валит в переворот и снова вниз, на пикировании «бочку» выворачивает. Снизился так до тысячи метров и дернуло его с этой высоты, сделав переворот, бросить машину почти отвесно на городок, в самый центр, где кучка людей стояла. Вышел из пикирования и снова свечой.
Эх, и отвел же Вадим душу. Садится, заруливает на старт. Майор — командир полка — сразу его к себе и ну ругать перед строем, взыскание наложил:
— За запрещенные полеты на малой высоте от полетов вас отстраняю! А чтобы неповадно было каждому, объявляю восемь суток гауптвахты.
Главное, Вадим, выдержка. Молчи, не оправдывайся. Майор остывает, потом ему одному, в сторонке, бросает крепкое слово и говорит:
— Фадеев, зачем ты другим пример показываешь («другие» — это те, кому высший пилотаж с трудом дается). Ведь они за тобой потянутся, убьется кто-нибудь... Иди.
А в штабе сказал:
— Из него толк получится... Переправьте на трое суток. ,
На другой день собирается Вадим на губу — трое суток на размышление. Майор звонит командиру эскадрильи:
— Некогда сейчас летчику на гауптвахте сидеть. Летать надо.
Оказывается, когда Фадеев разные выкрутасы делал, в городок прибыл командующий ВВС с группой. Стояли они как раз в том месте, куда он спикировал, И командир полка там был.
— Чей летчик? — спросил генерал.
— Мой, — ответил майор.
— Это что такое?! Лихачество?!! — И давай майора чистить. — Немедленно принять меры. Еще подражатели найдутся, тогда аварии, катастрофы!..
Ну, майор на свою «эмку» и на старт меры принимать. Теперь в гарнизоне Фадеева каждый знает. Идет и слышит сзади: «Вот этот большой сержант давал тогда разгон на истребителе». А летчики с СБ — они с фронта прибыли — говорят ему:
— Таких, как ты, побольше бы на фронт —меньше б нашего брата гибло.
Эскадрилье, в которой служит Фадеев, доверили охранять от воздушного противника шахты в районе Коистан-тиновкн. Дело ответственное, но противник сюда еще не залетал, а Вадиму не терпится схватиться с фашистскими пиратами. Подъем в три часа ночи. Летчики идут к самолетам, пробуют моторы н сидят в кабинах, готовые к вылету по первому сигналу. Когда подходит очередь, взлетают, патрулируют в воздухе, потом садятся и снова дежурят, взлетают, патрулируют. Так идут дни.
Вадим часто по утрам тоже сидит в кабине, борется со сном. Ястребок его безотказен. Он к нему так привык, что, кажется, лучше его и нет, хотя и потрепан он изрядно. Другой раз в ожидании вылета Вадим мысленно бросает себя в карусель воздушного боя или дерется один на один с матерым асом и, нарочно осложняя обстановку, не дает ему перехитрить себя. А то вспомнит о доме. Ни одного письма не получил с начала войны: где-то бродят они по фронтовым дорогам, ищут его и не находят — так часто меняются полевые аэродромы. Теперь есть адрес. Надолго ли? Дал телеграмму матери. Как она там? Плачет небось и все же понимает, что не только ее сын в опасности, что у миллионов матерей на душе тревога и ни одной из них никто не может дать гарантию, что ее сын вернется домой. И они, бывает, плачут. Кто на людях, а больше —чтобы никто не видел. Вадиму хочется утешить свою маму, он достает из планшета обыкновенную тетрадь, авторучку и пишет:
28
«4 августа 194! г.
г. Константиновна.
Здравствуйте, дорогие мама, папа, Юлюшенька и бабушка! Я жив и здоров, как всегда. Делаю то же, что и раньше. Как теперь вы живете? Чувствуется ли з Куйбышеве война? На фронтах дела идут сами знаете как. Но не печальтесь. Фашисты не долго будут лезть, близок час их бегства. Быог их наши так, что мощь их тает быстро.
Сволочи — фашистские летчики. Когда отбомбят, то, если нет наших истребителей, снижаются и с бреющего расстреливают мирное население. Недавно их истребители, налетев на одно село, с пятидесяти метров стали обстреливать купающихся в реке детей. Хорошо, ни в одного не попали. Этот разбой не лезет ни в одни ворота даже разбойничьей логики, если она когда-либо существовала. Я сам истребитель, но никогда не стану расстреливать немецких детишек, хотя не дрогнет моя рука уничтожить в бою любое количество фашистов.
Дорогие, обо мне не беспокойтесь. Всем я обеспечен, все благополучно. Пишите чаще, и это будет для меня большой радостью. Минут через двадцать буду выше облаков, чтобы коварный враг не налетел под их прикрытием.
Будьте здоровы. Всех целую крепко. Берегите себя, родные.
Ваш сын, брат, внук
Вадим.
Р. S. Извините, мои дорогие, что не отослал письмо сразу. Ношусь, как челн по морю, из города в город. Судьбе угодно было перебросить нас под Харьков, в Купяпск. Городишко маленький, сроду таких не видел — сплошная дача. Весь в зелени. Река Оскол не большая, но глубокая — купайся сколько влезет. Не война бы —отдыхай, да и только...»
Первый боевой вылет. С каким нетерпением ждал Ва-ао\ ЭТ0Г0 дня- И вот °н рулит на старт. Близость иеве-Д лого, чувство гордости и ненависть к врагу —все смеялось в нем, требуя действий.
29
Командир полка ведет на задание две девятки. Само.
леты пересекают линию
Оказывается, когда Фадеев разные выкрутасы делал, в городок прибыл командующий ВВС с группой. Стояли они как раз в том месте, куда он спикировал, И командир полка там был.
— Чей летчик? — спросил генерал.
— Мой, — ответил майор.
— Это что такое?! Лихачество?!! — И давай майора чистить. — Немедленно принять меры. Еще подражатели найдутся, тогда аварии, катастрофы!..
Ну, майор на свою «эмку» и на старт меры принимать. Теперь в гарнизоне Фадеева каждый знает. Идет и слышит сзади: «Вот этот большой сержант давал тогда разгон на истребителе». А летчики с СБ — они с фронта прибыли — говорят ему:
— Таких, как ты, побольше бы на фронт —меньше б нашего брата гибло.
Эскадрилье, в которой служит Фадеев, доверили охранять от воздушного противника шахты в районе Коистан-тиновкн. Дело ответственное, но противник сюда еще не залетал, а Вадиму не терпится схватиться с фашистскими пиратами. Подъем в три часа ночи. Летчики идут к самолетам, пробуют моторы н сидят в кабинах, готовые к вылету по первому сигналу. Когда подходит очередь, взлетают, патрулируют в воздухе, потом садятся и снова дежурят, взлетают, патрулируют. Так идут дни.
Вадим часто по утрам тоже сидит в кабине, борется со сном. Ястребок его безотказен. Он к нему так привык, что, кажется, лучше его и нет, хотя и потрепан он изрядно. Другой раз в ожидании вылета Вадим мысленно бросает себя в карусель воздушного боя или дерется один на один с матерым асом и, нарочно осложняя обстановку, не дает ему перехитрить себя. А то вспомнит о доме. Ни одного письма не получил с начала войны: где-то бродят они по фронтовым дорогам, ищут его и не находят — так часто меняются полевые аэродромы. Теперь есть адрес. Надолго ли? Дал телеграмму матери. Как она там? Плачет небось и все же понимает, что не только ее сын в опасности, что у миллионов матерей на душе тревога и ни одной из них никто не может дать гарантию, что ее сын вернется домой. И они, бывает, плачут. Кто на людях, а больше —чтобы никто не видел. Вадиму хочется утешить свою маму, он достает из планшета обыкновенную тетрадь, авторучку и пишет:
28
«4 августа 194! г.
г. Константиновна.
Здравствуйте, дорогие мама, папа, Юлюшенька и бабушка! Я жив и здоров, как всегда. Делаю то же, что и раньше. Как теперь вы живете? Чувствуется ли з Куйбышеве война? На фронтах дела идут сами знаете как. Но не печальтесь. Фашисты не долго будут лезть, близок час их бегства. Быог их наши так, что мощь их тает быстро.
Сволочи — фашистские летчики. Когда отбомбят, то, если нет наших истребителей, снижаются и с бреющего расстреливают мирное население. Недавно их истребители, налетев на одно село, с пятидесяти метров стали обстреливать купающихся в реке детей. Хорошо, ни в одного не попали. Этот разбой не лезет ни в одни ворота даже разбойничьей логики, если она когда-либо существовала. Я сам истребитель, но никогда не стану расстреливать немецких детишек, хотя не дрогнет моя рука уничтожить в бою любое количество фашистов.
Дорогие, обо мне не беспокойтесь. Всем я обеспечен, все благополучно. Пишите чаще, и это будет для меня большой радостью. Минут через двадцать буду выше облаков, чтобы коварный враг не налетел под их прикрытием.
Будьте здоровы. Всех целую крепко. Берегите себя, родные.
Ваш сын, брат, внук
Вадим.
Р. S. Извините, мои дорогие, что не отослал письмо сразу. Ношусь, как челн по морю, из города в город. Судьбе угодно было перебросить нас под Харьков, в Купяпск. Городишко маленький, сроду таких не видел — сплошная дача. Весь в зелени. Река Оскол не большая, но глубокая — купайся сколько влезет. Не война бы —отдыхай, да и только...»
Первый боевой вылет. С каким нетерпением ждал Ва-ао\ ЭТ0Г0 дня- И вот °н рулит на старт. Близость иеве-Д лого, чувство гордости и ненависть к врагу —все смеялось в нем, требуя действий.
29
Командир полка ведет на задание две девятки. Само.
леты пересекают линию