страшное, и пионеры на скале заплакали и вдруг Васин надрывный крик прекратился.
Глоба поднял Васю в воздух.
Белая длинная моторка с красными ватерлиниями, отодвигая большую шумную волну, выплыла из–за угла скалы Делифин.
Эпроновец стоял возле высокого белокурого человека с малиновыми петлицами. Кобуры у обоих были расстегнуты. Позади них виднелось взволнованное лицо Бориса Петровича.
Крик радости раздался над скалой Дельфин.
Пионеры кричали и смеялись сквозь слезы. И даже Вася нашел в себе силы улыбнуться. Моторка обогнула шлюпку Глобы и остановилась возле нее.
Глоба сел на скамью и незаметным движением отодвинул к борту портфель. Лицо его, розовое несколько минут назад, стало бледным, почти зеленым.
— Прошу в моторку, — сказал военный, держа в руке револьвер.
Глоба сидел неподвижно. Затем резким движением поднялся и успел бросить в воду с таким трудом добытый Васей портфель. Только Вася понял истинное значение этого движения; больше никто не заметил его. Борис Петрович уже успел развязать узлы, которые прочно, больно стягивали Васины руки, и был очень удивлен, когда, не говоря ни слова, парень бросился к борту шлюпки и погрузился в воду. Глоба тихо, но злобно выругался. Борис Петрович вопросительным взглядом посмотрел на эпроновца и военного, но те понимали не больше его.
Через минуту все выяснилось. Вася вынырнул из воды, держа в руке портфель.
Борис Петрович помог ему влезть в шлюпку. Вася отдал портфель военному.
Над скалой Дельфин все время стоял неугомонный радостный крик.
Глоба молча сидел в кабине моторки и наблюдал, как военный, не спеша, разглядывал чуть промокшие бумаги, добытые из портфеля. Взглянув на фото, он тихонько свистнул.
А Вася, робко поглядывая на эпроновца, рассказывал Борису Петровичу все свои приключения за этот день. Эпроновец тоже внимательно слушал и только иногда морщил лоб, словно пытаясь что–то вспомнить.
Они подъехали к скале Дельфин, и пионеры веселой, шумной группой ввалились в моторку. Они приветствовали Васю и ругали Глобу.
Борис Петрович озабоченно осматривал рану на Васином бедре и вытаскивал бинты. Вася посмотрел на товарищей, на эпроновца, на военного, на позеленевшего Глобу, и ему стало так хорошо, что захотелось смеяться.
Через минуту он лежал в полузабытьи на мягкой подушке в кабине моторки и с сожалением думал о том, что скрипки у него все же нет.
Увлекая за собой шлюпку, моторка быстро возвращалась в город.
Глава семнадцатая
Одинокий профессор, тоскуя, сидел на веранде. Первая большая белая хризантема распустилась сегодня. Вазон стоял перед профессором, и он любовался мелкими, закрученными лепестками, создающими прекрасный белый цветок. Рядом с хризантемами лежала скрипка. Она была в футляре, но время от времени профессор поднимал крышку и тихо касался ее. Вася не приходил. Профессор жадно всматривался в каждую невысокую фигуру, но Васи не было. Страшные мысли приходили в голову старому профессору. Он думал о том, что Глоба украл у него Васю и завез куда–нибудь далеко, чтобы Вася мог, как вчера в кафе, зарабатывать музыкой деньги. Эта мысль была ужасной, она возмущала и лишала покоя профессора. Профессор даже хотел пойти искать Васю, но не знал, где живет его ученик, и отказался от своего намерения. Терпеливо ждал, и скрипка лежала перед ним, рядом с хризантемами. И уже под вечер, когда профессор потерял почти всякую надежду увидеть Васю, послышались легкие, но совсем незнакомые шаги, и чья–то маленькая фигура, тяжело опираясь на палочку и хромая, подошла к калитке. Профессор даже приподнялся с кресла, когда скрипнули петли калитки и в сад вошел Вася. Парень шел медленно, опираясь на палочку. На его лице заиграла приветливая улыбка, когда он увидел профессора. Вася зашел на веранду, поздоровался с профессором и увидел скрипку. Это была не та скрипка, на которой он всегда играл, но расспрашивать ему было неудобно. Вася сел в кресло. Профессор несколько минут смотрел на парня, словно любуясь им и радуясь. Вася начал рассказывать, и профессор вместе с ним пережил все события этого необычного дня. Профессор узнал о высокой скале Дельфин и яхте «Галатея», которая лежит глубоко под водой, о белом офицере Глобе и крабах с мертвыми глазами. О белой моторке с красными ватерлиниями… Вася честно рассказал ему, что погружался на затонувшую яхту, чтобы получить скрипку, и профессор, услышав это, тихо улыбнулся. Он подумал также и о том, что могло бы быть, если бы моторка опоздала на пять минут, и вздрогнул. И когда Вася замолчал, жадно поглядывая на новую скрипку, профессор улыбнулся и сказал: — Эту скрипку для тебя прислали из Москвы. Жаль, что вечером мне не удалось тебя увидеть. — Из Москвы? — тихо и удивленно переспросил Вася. — Из Москвы, — подтвердил профессор. — Там не забывают даже о таких ребятах, как ты. Профессор сделал строгое лицо, но улыбка проступила на нем, и Вася, еще не веря своему счастью, тоже неловко улыбнулся. Осторожно, словно боясь, что скрипка исчезнет, как только ее коснуться, он протянул руку к футляру. Осмелев, он вынул скрипку и, все еще не веря, провел по струнам смычком. Профессор сидел молча, наблюдая восторг парня, и лицо его сияло молодой лучезарной радостью. Вася осторожно поднял скрипку к подбородку, и уже тогда, забыв обо всем на свете, о страшном дне, о скале Дельфин и зеленой темноте на затонувшей яхте, о Глобе и острой боли в ноге, заиграл. Он играл уверенно и вдохновенно, как большой мастер. Мощные, сильные звуки взлетали от белых упругих струн. В этой музыке, которая широким потоком заливала веранду и сад, была молодая, непобедимая радость жизни, и старому профессору показалось, что на несколько минут молодость вернулась к нему. Вася играл, и музыка его была широкой, как необъятное море, что волнуется под порывами южного ветра.