Журнал «ТЕХНИКА-МОЛОДЕЖИ»
Сборник фантастики

2014

Андрей Анисимов
ЭФФЕКТ МАЯТНИКА

1'2014

«Трезубец» падал.

Он падал всё время: и тогда, когда только вышел на орбиту Луны, и тогда, когда совершал вокруг неё контрольный виток, и тогда, когда, сорвавшись с орбиты, устремился в головокружительный прыжок, который многие почему-то называют полётом.

В космосе невозможно летать. Там, в условиях безопорности, можно только падать. Не вверх или вниз — эти понятия в пространстве бессмысленны, — а куда-то или к чему-то. К какой-нибудь далёкой планете, которая также падает вокруг своего центрального светила, которое тоже падает, кружась вокруг Ядра Галактики, также, в свою очередь, падающей куда-то… Всё движение во Вселенной — это безумно сложный танец падения.

Но сейчас «Трезубец» падал по-настоящему.

Отказ на последнем этапе торможения ходового генератора привёл к тому, что подлётная скорость оказалась слишком высока, а это, как следствие, вело к тому, что многодневный прыжок должен был закончиться не на орбите этой планеты, а в её атмосфере. Неодолимая сила инерции тянула теперь «Трезубец» к неведомой планете, навстречу гибели, и до этого момента оставалось всего ничего.

— Странный цвет у облачности, — заметил Билибин, заглядывая в огромный, как панорамное окно, донный иллюминатор. — Будто разбавленное молоко. И совершенно однотонная. Ни разу не видел такой планеты.

— Я тоже, — отозвался Нефёдов, — хотя повидал их на своём веку немало. Совершенно не за что зацепиться взгляду. Даже не заметно, что мы приближаемся.

Уловив в голосе планетолога нотки теплящейся ещё надежды, сидящий слева от него Макеев невесело усмехнулся:

— Приближаемся, будьте спокойны. Двадцать пять километров в секунду. Что-что, а навигационный блок у нас работает исправно.

— Я в этом и не сомневался. — Нефёдов помолчал, глядя в раскинувшееся внизу белёсое облачное покрывало, затем спросил, не обращаясь ни к кому конкретно: — Ведь двадцать пять километров в секунду не так уж и много, верно? Неужели нельзя сделать так, чтобы генератор хотя бы немного притормозил нас? Часть ячеек, я так понимаю, цела…

— Ничего не получится, — категорически отверг такую возможность Макеев. — Термошок превратил в пористую массу всё активное ядро. Уцелели только периферийные ячейки, а они ничего не решают. Даже для того чтобы выгрести эту кашу, понадобится уйма времени, не говоря уже о ремонте. А у нас всего полтора часа. В данной ситуации — это всё равно, что ничего.

В пилотской «колыбели» что-то пропиликало. Билибин заглянул в «колыбель» и сообщил:

— Сканер.

— Что-то обнаружил? — спросил Нефёдов.

— Нет. Это аналитический блок. Расценил наше приближение к планете, как предпосылку к посадке и автоматически запустил сканирование. Обычное дело. Билибин забрался в «колыбель», поколдовал над разбросанными вокруг блоками и озадаченно хмыкнул:

— Ерунда какая-то… Если верить сканеру у этой планеты нет поверхности.

Нефёдов отнёсся к этому известию спокойно:

— В этом нет ничего необычного. У газовых планет-гигантов её тоже нет.

— Вы не знаете, как работает сканер, — отозвался Билибин. — Он «шерстит» пространство в очень широком диапазоне, благодаря чему получается максимально полная картина тех мест, куда попадает сканирующий луч. Иначе говоря, «эхо» должно быть в любом случае. Если нет твёрдых поверхностей, его могут дать границы слоёв с разной плотностью, всевозможные турбулентности… А здесь совершенно ничего, точно сигнал уходит в пустоту.

— А облака?

— В том-то и дело, что облака-то он видит. А под ними ничего нет.

Нефёдов отошёл от иллюминатора и, вытянув шею, посмотрел на индикационную панель аналитического блока.

— Вот здесь, — подсказал Билибин, указывая на центральный сектор индикатора. — Видите? Есть только отклик от верхнего слоя облаков.

— Что-то поглощает и рассеивает сигнал, — неуверенно проговорил Нефёдов. — А как ещё это объяснить.

— Не знаю. Планетолог вы, а не я.

— Планет, атмосфера которых обладает подобными свойствами, я не знаю.

— В свою очередь, могу сказать, что сред, где сканеру не за что «ухватиться», я тоже не знаю. Кроме крайне разреженных, разве что.

— Эго что-то новое…

— Выходит, тот зонд не сканировал планету?

Нефёдов покачал головой.

— Нет. Он прошёл от неё на слишком большом расстоянии. Но успел отметить другую странность— слишком незначительное гравитационное влияние для столь большого тела. Получается, несоответствие между его размерами и предполагаемой массой, и той величиной, что получилась при пересчёте изменения траектории полёта зонда. Эта планета — мыльный пузырь.

— Это как-то объяснимо? — спросил Билибин.

— Только тем, что данные, полученные от зонда, неверны.

— А если ошибки не было?

Нефёдов развёл руками.

— Тогда это нечто совершенно непонятное.

Билибин заглянул в донный иллюминатор с высоты «колыбели»:

— Что там под облаками мы увидим совсем скоро. Меньше, чем через час.

— Если к тому времени не развалимся на куски, — заметил Макеев. — Не забывай, с какой скоростью мы войдём в атмосферу. Это всё равно, что врезаться в песок.

— «Трезубец» выдержит.

— Слабое утешение…

Планета разрослась до такой степени, что уже не воспринималась как сфероид. Линия горизонта выпрямилась в прямую черту и теперь медленно ползла вверх, но это мог видеть только Билибин, имеющий круговой обзор, благодаря мониторам. В донный же иллюминатор просматривался только относительно небольшой участок, занятый исключительно облаками. Сканер продолжал кидать в них импульс за импульсом, но возвращалась только та часть сигнала, которая отражалась от облаков. Всё остальное, как и прежде, бесследно исчезало невесть куда. Вход в верхние слои атмосферы они не прочувствовали в полной мере, лишь благодаря сработавшим гравитационным компенсаторам, «съевшим» большую часть перегрузок, возникших при резком торможении. Макеев был прав, это действительно было равносильно удару о кучу песка: корабль основательно тряхнуло, что-то заскрежетало, и перед иллюминатором заплясали языки красноватого пламени. Всё так же сотрясаясь и скрежеща, он начал ввинчиваться в атмосферу, медленно, но неуклонно разворачиваясь тяжёлым отсеком ходового