Михайлик

Рассказ

Мария Дмитренко

I

Когда Миша выходил ночью со своего двора, в темноте шмыгнуло что-то мягкое и теплое под ноги, прислонилось и жалобно заскулило. Миша узнал Бровко, своего самого большого друга.

"Что же, пусть и он идет в партизаны", — подумал он.

Утром малый 13-летний мальчишка и большой желтый пес входили в довольно большой районный городок. Бровко бежал впереди, все оглядывался и словно подмигивал своему малому хозяину черными дугами над умными глазами. Он был в самом лучшем настроении. Сзади робко шел Миша, босой, в белом льняном костюме, и неуверенно смотрел из-под своей некогда черной, а теперь порыжевшей шапки со сломанным козырьком. Действительно, трудно было додуматься, что это — разведчик.

Город как раз просыпался. Потоки майского солнца заливали дома и руины, заглядывали в окна и будили ото сна жителей.

В городе недавно все члены украинского подполья и почти все их сотрудники попали в тюрьму. Аресты продолжались, неистовствовал энкаведистский террор.

Командир Серый со своим отрядом Украинской Повстанческой Армии постановил проучить большевиков. Ему надо было только узнать, где сидят арестованные, какой в городе гарнизон и как он размещен. Полевой проводник поручил командиру Серому Михаила, быстрого и отважного разведчика. Зимой этот проводник укрывался в Мишином доме, и парень не раз оказывал ему ценные услуги.

Миша получил точные указания и ушел.

Понимая значение своей задачи, он бился мыслями над тем, как лучше к ней подступиться, и Миша сам не знал, как оказался у дома НКВД. В нерешительности присел на фундамент проволочной ограды.

Дом НКВД — это было многоэтажное, довольно большое и красивое здание из камня, с садом и обведенной вокруг него высокой проволочной сеткой. Везде вокруг сетки были привязаны большие собаки-овчарки, которые злобно крутились на своих цепях. Михаилу казалось, что все они смотрят на него и словно говорят: "Эх, ​​если бы нам тебя достать!" Во дворе перед домом бегали еще три не привязанные собаки. На воротах в будке стоял постовой и раз за разом зевал. Калиткой входили и выходили энкаведисты: упитанные, лохматые, раскосые и рябые в блестящих сапогах и мундирах, в родных "рубахах" и зимних "котиках" с поднятыми ушами — все надутые и злые, совсем, как их собаки. У Михаила мороз пошел по коже, как подумал, что, собственно, он должен с ними "связываться".

Один энкаведист подозвал к себе бурого пса, бегавшего по двору, и пошел к калитке. Здесь встретил второго энкаведиста, входившего, оба остановились и начали долгий громкий разговор. Собака присел около них и ждал. Где взялся Бровко. Минутку оба пса неприязненно, молча осматривали друг друга, и видно было, как их разбирала злость. Бровко яростно зарычал и бросился на собаку энкаведиста. Прибежали еще две собаки со двора, а все остальные подняли страшный шум. Энкаведисты начали разгонять собак. Но все было бесполезно, собаки клубком вкатились во двор, где очень рвались и грызлись. Миша прикипел к месту, не зная, что ему делать. На минутку грызня прекратилась. Но Бровко не хотел уступать, хотя его выбрасывали. Собаки энкаведистов, видно, тоже не хотели идти на "ничью". Противники сцепились снова. Грызня перенеслась куда-то за здание, где Михайлику не видно было.

II

Миша сел, задумавшись. Пропал его Бровко в НКВД. Надо бы идти туда, но страшно. Миша решил ждать. Гляди, не позволят задрать собаку, да и узника такого им не надо...

Ждал Миша целый час, а Бровка как не было, так и нет. Михайлику уже плакать хотелось, жалко ведь бросать приятеля. Но и хочется также зайти в НКВД. Кто знает, возможно, увидел бы что-то и узнал... Ему что-то шепчет, что это — прекрасная возможность.

В конце концов Миша решился. Украдкой перекрестился и направился к калитке. Здесь на него рявкнул постовой:

— Тебе чего?

— Да пса.

— Пса?

— Да вот того желтого, большого, которого ваши собаки кусали ... Это мой.

— А ты чего свою собаку кусать учишь? Иди, иди, здесь тебя научат. Ну, ступай к майору!

Миша замер, но все-таки и обрадовался немного, что его впустили. Майор схватил его за рукав и потащил в канцелярию "проверять". Но "проверка" началась не скоро.

Только они вошли в комнату, зазвонил телефон. Тучный майор что-то долго и непонятно для Миши выкрикивал в трубку. Затем куда-то ушел, и Миша с час скучал в полном одиночестве. Он рассматривал большую комнату с какими-то полочками кругом, несколькими столами и деревянной перегородкой посередине, делившей комнату на две половины. Столы, стульчики, какие-то ящики и полочки — все было за перегородкой, а в ней была небольшая калитка. В той половине, где оставался Миша, была только большая скамейка, на которой он сидел, и больше ничего. Вдруг в комнату вошла целая гурьба энкаведистов. Они что-то выкрикивали, махали руками, но на Мишу совсем не обращали внимания. Речь шла о каком-то вагоне сахара.

Спустя некоторое время дверь снова широко открылась и, сопя, вкатился майор, а сразу следом за ним ввели, или скорее загнали кулаками, двух заключенных. Миша пришел в ужас. Он еще никогда не видел таких людей. Они были серо-желтые. Не смотрели ни на Мишу, ни на кого. Видно, что все им было безразлично.

— К стене! Не знаете? — закричал майор, и еще быстрее, чем его слова, сильная пощечина конвоира повернула к стене голову одного узника, а второй так быстро повернулся сам, что Миша удивился. Он никогда не подумал бы, что полумертвый человек может так быстро двигаться. В ароматный майский воздух, вливающийся в окно, два узника принесли острый гнилой запах погреба.

Майор долго искал что-то в бумагах, а тем временем два узника неподвижно, как две восковые куклы, стояли, упершись носами в стену.

У Миши возникло чувство безмерного сострадания к этим людям. Ему хотелось подойти к ним и сказать, что он с ними, что он такой же, как они, так же любит Украину, что пусть они еще потерпят, что придет, наверняка придет спасение.

Майор нашел нужные бумаги и закричал сразу на одного заключенного, потом на другого, чтобы подписали. После этого позвал конвоира:

— Теперь веди их в Голешовку.

— Есть, товарищ майор! Позвольте только напомнить вам, что в Голешовке еще не убрано после арестованных с предыдущей недели. Все остальные сидят пока здесь, в подвале.

— Ничего! Завтра всех перевезем из города в Голешовку. Сюда поступят новые заключенные — после облавы в Спасовке и Выбранивце, которая начнется завтра.

Миша даже подскочил на скамейке. Он склонил голову, чтобы никто не заметил его сияющего лица. Он прямо не верил своим ушам — как раз услышал то, что и требовалось! У него душа пела от радости. Только бы его выпустили отсюда!..

Майору