река брёвнами заполнена. Бревно к бревну. Бежать надо по ним босиком и во весь дух. Запнёшься — к смоле пяткой прилепишься; задержишься — бревно покачнётся; остановишься — оно повернётся. И ты под ним — и станет меньше одним…

У нас запрещено это. Ну, да ведь я не один. Все ребята так. Вперегонки бегаем…

Притихшие ученики воображают, как бегут взапуски ребятишки по колышущимся брёвнам через широкую, глубокую реку, и удивительная, заманчивая картина встаёт перед глазами, заслоняя чёрную классную доску, раздвигая белые стены, раскрывая школьные окна в далёкий, широкий мир…

— Ну, бывает и неустойка. Сгрудятся иной раз брёвна, и вот в воротах пыж! Затычка. Всему делу затор. Передние брёвна ход запирают, а задние на них налегают. Иные лезут вниз, другие — вверх. Растёт пыж, как дом… Как гора, как тёмная туча…

Пыжится пыж! Слабые осины крошит. Берёзы в дуги гнёт. Сосны в щепы щеплет. Елки, как стрелы из лука, летят. Дубами, как из пушек, палит… Такой гром пойдёт!.. Весь рейд всколыхнётся. Механикам, сортировщикам, сплотчикам — всем тревожно. Диспетчеры друг другу по телефонам звонят: «Как там Кряж на пыже?»

И когда дедушка с пыжом справится, всем народом вздохнут: «Сдюжил наш старый Кряж!»

Дедушке уже семьдесят лет, а сильней его пока в нашем Керчеве никакого человека нет… Сильней его только машина….

И ничего, всё обойдётся. Идём вечером домой, а дедушка впереди. Он первый работу на рейде начинает, первый и кончает… Он берегом идёт и видит, как буксир из его брёвен последний воз везёт… И ему это любо… Как запоёт старинную песню:

Услышав в третьем классе песню, в дверь заглянул директор школы. И увидел: стоит за партой Макеев и поёт, а все слушают. И учительница за столом подпёрла щёку рукой…

— Это что такое? Разве урок пения?

— Тсс! — шепчет она. — Не мешайте, одну минуточку!

И тут раздаётся звонок на большую перемену.

— Макеев!.. Макей!.. Макеич!.. Миша!.. — обступили, затормошили новичка ребята. — А что дальше? Что с дедом? Где он? Почему ты в Москве?

— Это долго рассказывать…

— Ну расскажи, расскажи!

— Деда на Каме нет. Он бы и сейчас там работал и меня бы здесь не было, если бы не поднялась буря.

У нас волны обыкновенно нагоняет ветер низовой, а тут поднялся верховой… И как погнал стаи брёвен на ворота, как погнал, так сразу и образовался пыж… Да такой, что старики не видывали… Не затычка, не дом, а целая колокольня, и бурей её качает!

Над рейдом подняли сигналы бедствия… По радио всем велят убираться прочь!

Дед как крикнет на своих ребят:

«Орлы, уматывай!»

Так они упёрлись баграми и в два счёта из-под пыжа повыскакивали… А дед, оставшись один, погрозил ещё им кулаком, чтобы обратно не лезли, а сам пригнулся и ударил багром под самое основание пыжа… Там всему затору основа — здоровенное сучковатое бревно поперёк ворот застряло. Вода из-под него вверх фонтаном бьёт, ревёт, а вытолкнуть не может… Вот Кряж вонзил багор ему в бок. Вскочил на него, всем телом на конец багра навалился и давай раскачивать… И давай раскачивать!

Бревно ка-ак повернётся! Затор ка-ак рухнет! Гора из брёвен ка-ак грохнется!.. Прямо на то место, где была бригада… Не прогони дед багорщиков— не было бы у нас лучших футболистов.

Один дедушка под пыж попал…

Как рухнул затор — грохот, водяная пыль столбами. Радуга над рекой. Люди так и застыли: «Пропал Кряж под пыжом…» А он не пропал. Не такой дедушка, чтобы пропасть. Он всё рассчитал, когда на багор навалился. Большущее бревно под ним перевернулось, дед под него попал и тем спасся. Остальные брёвна, когда рушились, по нему и застучали!

А дедушку не задели, это его помяло, когда он в потоке закружился… Вот тут повредило ему спину да и рёбра. За ним из Москвы самолёт прислали. В лучшей клинике теперь лежит. Весь в гипсе, как памятник. Его все доктора знают и зовут Кряж Уральский.

— А поправится он?

— А как же! На то у нас медицина.

— Миша, а ты дедушку навещаешь?

— А как же! Меня для того и вызвали. У деда на поправку дела пошли, а с аппетитом не получилось. Не может здешнего обеда есть, и всё! Чего только не дают, а он — ни в какую! Привык, что я ему всегда домашний обед носил, и ему из моих рук всё вкусней кажется. Доктора по-учёному говорят, что это у него рефлекс, надо устранить торможение. Доложили нашему министру. Меня в самолёт — и сюда прямо по воздуху. Теперь я каждый день сам лично обед приношу. Дед ест, похваливает да на меня посматривает. Вот почему я к вам и попал посередине года. И деда уважаю, и школу не пропускаю. Понятно?

Теперь всем понятно.

Только самая любопытная всё же спросила:

— Миша, а какое же у вас прозвище?

Юный Макеев улыбнулся и ответил:

— Ясно какое: у нас, если дедушка Кряж, внучонок — Кряжонок!

Проводничок

Прошлой весной я участвовал в интересной экспедиции в центральные степи Казахстана. Пригласил меня профессор ботаники, исследователь этих диких мест.

Он каждый год отправлялся собирать степные травы для университетской коллекции.

Много людей он с собой не любил брать. Вот и сейчас — с ним всего две лаборантки, его помощницы по кафедре, умеющие хорошо определять растения, выкапывать и засушивать их среди толстых листов бумаги, да учёный секретарь Маргарита Петровна. Она была кассиром, завхозом, парторгом и художником экспедиции.

Эта девушка была моложе всех и строже всех. Она носила очки — тёмные, куртку — кожаную, штаны — лыжные и ботинки — на толстой подошве с шипами.

Профессор ценил её как художника: она замечательно точно умела рисовать с натуры цветы и травы.

Меня пригласили в качестве охотника и рыболова; профессор считал, что лучше взять ещё одного человека, умеющего доставлять дичь и рыбу, чем мёртвый груз продовольствия. Так я и поехал взамен двух ящиков консервов и мешка копчёностей.

Все мы уместились в крытом брезентом автомобиле-вездеходе с прицепной тележкой, на которой лежали палатки, папки для гербариев и прочее имущество. Обе лаборантки по очереди выполняли обязанности шофёра. Одна из них умела не только водить машину, но и чинить её: окончила курсы механиков.

Профессор подбирал себе помощников смелых и умелых. Эти девушки были снайперами,