предназначенное этому часть тела для контакта. Я выдерживаю долго, пока они сменяют друг друга, но вскоре понимаю, что по оболочке идут судороги. Я почти перестаю ощущать что-либо кроме болезненного сокращения мышц. Внутри то, что билось ровно и бесперебойно, теперь начинает пропускать ритм, дышать становится тяжело. Тогда меня отпускают, снова пристегивая к креслу. Но с их уходом мучения не заканчиваются.

К приходу Драга я почти отключаюсь от восприятия. Он тут же осматривает меня, высказав проклятия.

— Кто это сделал, говори? — спрашивает, приподнимая мне голову. Но ответа я дать не могу, — теперь ты не выдержишь ликвидации, тебя истощили слишком сильно, — поясняет он мое состояние.

Он отходит, обдумывая что-то. Я же не вижу проблемы в ситуации.

— Делайте то, что должны, — прошу я: даже прежде мои шансы пережить разрушение оболочки были небольшими. Теперь же осталось единственное желание — что бы все закончилось. Другая мысль заставляет меня быть увереннее, — моя смерть — это лучший из исходов, Драг, — честно говорю ему. Я понимаю, что опасен и не только для врагов, но и для друзей, для Хозяина, для всех, кто дорог.

— Молчи, — отвечает он, у меня уже больше нет сил говорить, — я должен провести ликвидацию и аннигиляции как ее последствия я не допущу, — говорит он, уходя.

За мной приходят чуть позже, не разговаривая, отцепляют от креплений и, закинув на плечо, выносят из подземелья. Я мало что замечаю, стараясь справиться с судорогами, не дающими вдохнуть хотя бы немного воздуха. Я понимаю только то, что меня усаживают, стягивая веревкой ноги и руки за спиной так, что локти оказываются соединены. Как и колени. Ремни прижимают мою спину к чему-то плоскому. Стоящий позади берет меня за косу, натягивая. Я догадываюсь, что для удобства мне собираются срезать волосы, потому прошу не делать этого, приложив оставшиеся усилия. Меня слушают, зафиксировав голову при помощи ее же, значит, обвязав о то, к чему я прислонен.

— Алури, — Драг касается моего лба, — я не могу изменить условия ликвидации, но сократить время и способ ее проведения в моих силах. Слушай внимательно, будет два удара — я отсеку твои ноги выше колен и руки на уровне локтей. Затем будет один в основание шеи, летальный. Время между ударами будет минимальным, — он останавливается, потом добавляет, — после каждого считай до трех. Понял? — я наклонив голову даю знать, что понял, снова чувствую давление на лоб, — только держи голову прямо. Не теряй сознание, Алури, — затем, отойдя, говорит, — считай.

Вдох — один — больше вдохнуть не могу — два. «Три» произнести я уже не успеваю. Болевой шок переполняет тело, заставляя дрожать. Сил на крик нет. Я поднимаю голову, впервые распознав изображение — небо абсолютно голубое, едва прикрытое пеной облаков. Так глубоко и бесконечно в своем покое. Один — боль осталась так далеко — два — свобода от любых ощущений словно саваном окутывает тело. Три — взрыв боли заставляет дернуться, задыхаясь оглядеть, что находится вокруг. Воспаленное сознание цепляется за фигуру стоящую в отдалении. Больше нет никого, но его я узнаю. Раон. Зачем? Зачем он остался? Как я не хотел, чтобы он видел меня таким. Но его от меня закрывает темнота.

— Мы закончили, не бойся, — слышу слова уже в угасающем сознании. Три — боль холодом отзывается в горле. За агонией приходит покой. Наконец.

Так ли плохо, что я исчезну, ведь тем я спасу хотя бы кого-то, не стану оружием светлых против своих же.

Если есть, за кого отдать жизнь, смерть — тоже желанный дар.

Конец первой книги