предназначение. Вот завтра же отправится в город свой путь искать. Да и не торчать же ему среди «плодов» до бесконечности.

Барди давно пересек школьный двор, обежав знакомую полосу препятствий и искусственный бассейн под открытым небом. Перемахнул через узкую сточную канаву, сливавшую всех окрестных жителей в одно единое, неделимое. Выбежал на окраину поселка.

Здесь, в первой линии, два мужика второй день строили новый дом. Он их еще не видел, но слышал издалека. И больше не потому, что стучали молотками, а потому, что разговаривали. Молотки–то без дела и сейчас лежат, поэтому второй день возятся.

— Я тебе говорю, что под сто единиц, — заверял один другого. — Не веришь, не надо, только я точно

сказал, я вчера на толкучку ходил. У меня кореш на «Зеленом рынке» сбытом занимается.

— Да ладно, не бреши.

— Собака брешет, а я тебе говорю.

— Ты потише, потише тут с брехливыми собаками, — перешел на шепот второй.

— А чего? — ничуть не снизил первый громкости голоса. — Чего я такого сказал? Псов–то я не поминал.

— Да тише ты!

— Не пойму, чего ты боишься.

— Ты не знаешь, какой у них слух, — совсем не чета нашему. Муха за сто метров пролетит, они уже слышат.

— Да и черт с ними, пусть слушают. Не потеряй я три месяца назад работу в городе по их милости, черта с два меня бы тут видели, да еще с молотком, да еще за таким делом. Плевать я на них хотел. Слова еще выбирать. Соба–аки, пс–ы–ы — какая разница.

— Да замолчишь ты или нет, вон один уже выбежал.

Барди знал, что теперь речь пошла о нем.

— Видишь, с гармошкой на шее, значит, обученный.

— Ну вот о таких я тебе и говорил. И гармошка–то, вишь, у сукиного сына золотая. Мы с тобой за два дня получим по пятерке, если до вечера сегодня управимся, а этот друг в двадцать раз больше на шее несет, за просто так. И мы еще с тобой на него работаем. А все из–за проклятых анималгуманистов. Мир Рук для лап и зубов! Сволочи. Это все их работа, эти бы сами до такого не додумались, даже с говорилками. Вот спроси, спроси, как ему досталась такая гармошка. Заодно проверим цену, если он покупал.

— Вот сам, если хочешь, и спрашивай.

— И спрошу.

— Вот и спрашивай.

— Эй, пес!

Барди замедлил бег, хотя его и покоробило от хамского обращения.

— Да–да, ты, ты, вислоухий. Больше окликать тут некого.

Барди встал и обернулся. Он уже пробежал мимо и теперь смотрел на мужиков–строителей точно так же, как недавно на учителя — через плечо.

— Ну ты повернись хоть, коль с тобой разговаривают.

Барди молча повернулся.

— Говорилка твоя откуда?

— Мне ее выдали три дня назад, по окончании обучения.

— Значит, не покупал?

— Нет, не покупал.

— Ну че я тебе говорил, — на мгновение обернулся мужик к своему напарнику и сразу опять к Барди. — А не знаешь, почем у вас такие штуки идут?

— Не понял, — признался Барди. — Они не ходят, у них ног нет.

Мужик расхохотался.

— Говорилка есть, а бестолковка не работает! — радостно выкрикнул он.

Барди смутился еще больше, затоптавшись на месте. Его собеседник сказал что–то совершенно непонятное. Бестолковка — новое слово, которое он не слышал от учителя, да и в Книге его не читал. Нет, не слыхал и не читал — это точно, память у него отличная.

— Я говорю, — растолковал мужик, — почем гармошки у вас можно купить?

— Зачем или почему? — очень вежливо переспросил Барди. — Наверное, вы неправильную форму слова использовали.

— Не, ну ты глянь! — возмутился мужик. — Совсем обнаглели хвостатые. Он меня учить будет. Я те щас молотком по твоей бестолковке–то въеду, ты у меня враз все поймешь и научишься уважать старших. Неправильно, вишь ли, я говорю! Ну просто оборзел! Ах ты, псина вонючая! Сколько гармошка твоя стоит? Отвечай.

Барди вдруг почувствовал в груди нечто отвратительное, будто там заработал мотор бульдозера, которым сносили в прошлом году старый квартал у дальнего кладбища. Рокот рвался наружу, а это не по правилам. Ведь перед ним стоял человек, уважаемый старший член сообщества.

— Я не покупал, — смирил он себя.

— Но цену–то должен знать. Не на Луне ведь живешь, верно, образина?

— Чего? — опять не понял последнего слова Барди.

— Да скажи ты ему, дорогой, — вмешался второй мужик, — сколько стоит такой транслятор, как у тебя. Сколько другие, те, которые его покупают, за такой единиц отдают?

— За новый — сто единиц в магазине, на рынке через посредника восемьдесят, — охотно отозвался Барди, почувствовав огромное облегчение и еще благодарность к этому во всем понятному члену сообщества.

— Ну что я говорил? Сто единиц! Почти год свободного доступа в ЗОД или полгода в ЗАО. А ты горбаться на них за пятак, как собака. Сто единиц! Нет, совсем обнаглели хвостатые, а все из–за этих придурков, которым таракан дороже Мира Разума. О Мире Рук и говорить нечего. Поубивал бы всех этим молотком, честное слово.

И он застучал своим инструментом по крыше недостроенного дома со страшным грохотом.

— До свидания, — громко произнес Барди, надеясь, что его все–таки не услышат за шумом возобновившейся работы.

— Пока, — откликнулся тот, что вызвал у Барди симпатию. И улыбнулся еще: — Всего хорошего, парень.

О! Как это много значило. Бывают же такие приятные люди. Барди даже вильнул хвостом. Но ноги уже снова несли его вперед, а нос опять стоял по ветру.

Он еще долго трусил не спеша, переживая происшедшее. В общем, почти ничего необычного. Люди в поселке не редкость, хотя и не жители. Он их видел здесь каждый день, а Гаврилу–кормильца утром и вечером. Но разговаривал с ними только второй раз в жизни. То есть они с ним много раз разговаривали. И он многое понимал, с каждым днем все больше и больше, но только три дня назад сам получил право голоса, став полноправным членом сообщества.

В то памятное утро Керби встретил их на школьном дворе не один. Рядом с ним стоял Крис Орлов, и на плече у него висела черная сумка с металлическим запахом. Они сели, образуя полукруг, — все так, как в Книге записано, в последней главе, последнем параграфе. Керби каждого громко вызывал по имени, и они, еще бессловесные, подходили один за другим, уже не опуская голову. Крис для каждого доставал из сумки блестящий красивый ошейник, наклонялся и сближал его края на загривках собак. Раздавались негромкое жужжание и щелчок, как если придавить зубами жука, — ошейники смыкались навсегда транслятором вниз. Они получали гармошку. Гармошка — и есть транслятор, великое изобретение человечества. Он действительно на губную гармошку похож, об этом и в Книге записано, и гармошка там нарисована — седьмая глава,