еще не бывало…

Все шло по-старому, как в прошлый и позапрошлый годы: те же сборы, те же хлопоты. В одном была разница. Когда стало известно, что на Кваркуш пойдут девочки из восьмого класса, некоторые мальчишки запротестовали: «Возиться-то с ними!»

На школьном собрании больше всех возмущался Витя Пенкин: «Не надо брать не только девчонок, а и малышей из четвертого и пятого классов…» Говорить так Витька имел основание: он уже ходил на Кваркуш и знал, как нелегко порой бывает с мелюзгой.

Эти слова относились и к Мише Калачу. А все знали, как Миша предан Витьке. Везде и всегда следовал за ним, во всем подражал. Даже походку Витькину перенял — такую неторопливую, как бы усталую.

Миша сидел в последнем ряду, почти невидимый за спинами ребят. «Маленький! Ну и что? — с горькой обидой думал Миша. — Да если я захочу — неделю не буду есть, неделю не буду спать…» Предательские слезы набегали на глаза, моргни — и покатятся по щекам. Но Миша не ревел. Он только склонился ниже и так стиснул ножки стоящего перед ним стула, что побелели пальцы.

Считались с Витькой, но…

Учитель Василий Терентьевич, не знающий покоя человек, потерял на фронте правую руку, но это не сделало его инвалидом. Семь лет подряд гонял он с ребятами на дальние пастбища колхозные стада. И одной левой рукой умел столько, что иному и двумя несподручно: управлял трактором, метко стрелял из ружья, бросал спиннинг.

Василий Терентьевич все мог, ему все было доступно. И в этот раз он сказал твердо: «Пойдут те, кто заслужил!»

Поначалу все шло хорошо, как и предполагалось. Долгие дневные переходы по захламленному лесному вырубу, ночевки в тихих долинах речек, кормежки телят на бедных травами береговых лужайках… Все дальше и дальше на восток от родных Кедрачей, все в гору и в гору. Чувствовалась уже высота: исчезли надоедливые комары, лес стал реже, ниже да такой корявый стал, что и на лес не походил. А ночью — стужа. На землю опускался холодный пар, и из него капало, как из дождевой тучи.

Ребята шли обочинами выруба по бокам растянувшегося стада. Подгонять телят особенно не надо было, они и сами бежали. Глаза нужны были да глазоньки — смотреть за этими сорванцами, следить, чтобы не удрали в стороны, в лес. Удерут — ищи ветра в поле! Здесь хозяин — медведь. Он не дремлет.

Впереди гурта караваном шагали тяжело нагруженные кони. За ними и спешили телята. Лошади натужно храпели, высекали подковами из камней искры. То и дело слышался бодрый голос Василия Терентьевича:

— Давай, ребятки! Веселе-ей!

Когда он успевал обежать стадо, побывать и там и тут? Только увидишь учителя, только захочешь спросить о чем-нибудь, а его и след простыл. И снова слышится, уже с другой стороны: «Давай, ребятки!»

Вскоре лес стал совсем низкий, словно обрубленный по вершинам, чаще начали попадаться травяные еланки. Все радовались, что кончается этот долгий утомительный путь, не могли дождаться часа, когда выйдут на простор, дохнут вольного горного воздуха. Бежали из всех сил и телята — тоже надоел им пугающий сумрачный лес!

А учитель был серьезен и чем-то озабочен — все торопил, торопил, хотя телята и без того неслись вперед.

— Василий Терентьевич! Куда мы спешим? — спросила Нина.

— Во-он, видишь? — учитель указал концом измочаленной вицы в сторону зубчатого окоема горы. — Видишь тучку? Как бы она нам беды не наделала…

Тихо было, над лесом сияло солнышко, и ничем не грозила поднявшаяся над горизонтом иссиня-белая, как взбитый яичный белок, тучка. Так и не поняла Нина, чем обеспокоен Василий Терентьевич, побежала за отбившимся теленком, забыла про тучку.

И вспомнила о ней тогда, когда зловещая темь закрыла солнце. Уже не тучка, а огромная грязно-серая гора тяжелым рыхлым пологом придавила землю. Умолкли, разлетелись по лесным чащобам птицы, перестали звенеть насекомые. Холодно стало.

Почуяв неладное, задурили телята. Путались, сбивались с ходу, поворачивали назад. Головные часто и без причины останавливались, задние напирали, средние в давке прыгали друг на друга, падали, глухо мыча, не обращая внимания на ребячьи окрики, не увертываясь от ударов виц. И вдруг, задрав хвосты, устремлялись в стороны, ошалело прыгая через колодины. Ребята без устали носились за телятами, заворачивали на выруб, поднимали упавших и тоже, как Василий Терентьевич, кричали:

— Давай, ребятки! Веселе-ей!

Уже поздно вечером удалось утихомирить стадо, направить по вырубу. И телята опять заторопились, опять побежали вперед, поспевая за добросовестными лошадками.

Как ни старался Василий Терентьевич, как ни спешил, «телячий бунт» отнял много времени, и засветло выйти на поляны не удалось. Ночь накатилась внезапно, будто на тайгу мягко и неожиданно прыгнул исполинский черный зверь и прикрыл лохматым сырым брюхом лес, выруб, стадо. Тут уж некогда было выбирать место для ночевки. Кое-как сгрудили телят на крохотной лужайке, разложили костры, много костров. Это — страховка от медведей. Они чуют животных и идут следом. Голодные после зимней спячки, бродят по лесу в поисках пищи, а тут такая приманка! Витя Пенкин, возвращавшийся утром за оставленным на переправе ведром, рассказал, что лошадь его все время фыркала и шарахалась от каждого куста — чуяла близко зверя.

Костры горели с разных сторон стада, ребята группами собирались возле них, просушивали одежонку. Нина, закрываясь рукой от пламени, прутиком помешивала в ведре варево. Она была высокая, ладная. То ли от огня, то ли от здоровья пылали румянцем пухлые щеки, горели жаром губы.

Ночью повалил снег. Вначале легкие, как белые мотыльки-поденки, запорхали над вырубом снежинки. Затем полетели гуще, дружней, и вот все ожило, зашелестело, начало двигаться. В белом месиве все кружилось, летало и плавало.

Спать не пришлось. Ребята подкармливали телят ветками рябины, обметали снег. Телята вдруг присмирели, сбились в тесную кучу, обреченно опустили головы. Желтая снежная кашица скрыла копыта…

Утром не встала одна телка. Василий Терентьевич долго озабоченно прощупывал ее бока, зачем-то дергал за ноги, смотрел язык. Стадо ушло, а телка лежала прямо на снегу, зябко подобрав ноги.

Она так и не поднялась. Василий Терентьевич сказал девочкам:

— Я пойду, мне надо быть у стада, а вы оставайтесь здесь. Поляны близко, я скоро вернусь, и теленка придется зарезать…

Девочки испуганно уставились на учителя.

— Что вы?! Она встанет… она пойдет, — торопливо, срывающимся голосом заговорила Валя, присела на корточки, обняла Белку за шею. — Белка, милая, славная…

— Она встанет, вот увидите, встанет!

— Ладно, — неопределенно ответил