учить в школе арифметику, тогда, может быть, ты не сидел бы сейчас здесь, и…

Его рука удивительно плавно скользнула в карман. Я не заметил, когда он снова вынул руку, но щелчок пружины в ноже дал мне понять, что он это уже сделал. Ствол «элефанта» прыгнул вверх, пуля выбила кусок бетона над головой Кинальи, и, если бы не предшествовавший обыск, это был бы мой последний выстрел. Какое-то время мы сидели неподвижно; наконец, уверившись, что коса костлявой лишь слегка меня зацепила, я сказал:

— Вот думаю сейчас, не привести ли хоть раз в жизни приговор в исполнение собственными руками. И случай как раз идеальный — ты ведь не сомневаешься в справедливости приговора? А? — Он молчал. — Вот именно. Газовая камера. Кроме того, исполняя приговор, я лишаю тебя шансов сбежать.

Я еще раз обвел помещение лучом фонаря, подошел к скамейке, на которой лежала небольшая кучка консервных банок, и начал выбрасывать их через люк в потолке. Киналья продолжал смотреть в ту точку, где я только что находился. Казалось, он не слышал стука жестянок над головой и не понимал значения этого звука. Покончив с ликвидацией съестных припасов, я сел на койку прямо напротив него:

— А еще я бы порадовался от души, вместе с семьями детей, которых ты убил, тому, что ты подыхал тут как минимум несколько дней… Без пищи, но с водой ты мог бы тут сидеть и месяц. Это слишком долго. Без воды ты протянешь неделю. А с этим ее количеством… — Я прицелился и нажал на спуск. Канистра взорвалась, словно была заполнена слабой гремучей смесью. Вода брызнула на стены, пол заблестел. Два луча света соединяли теперь меня и Киналью — от фонаря и его отражения в луже на бетоне. — …Может, дней десять… Когда я уйду, можешь собрать ее в тряпки, потом попробуй пить мочу, хоть что-то… — Я продолжал болтать, чувствуя, что он вовсе меня не боится, и потому, вместо того чтобы вывести его и вызвать патруль, я говорил и говорил, пытаясь выдавить из него хоть каплю страха, миллионную часть того, что испытывали его жертвы. — У меня в машине банка синтетического цемента и отвердитель — ты ведь знаешь, что это такое, верно? Именно этим ты забил рот Бобу Кседару. Он твердеет в течение двух секунд, и его никаким образом не удалить. Я вылью его на люк, а через две недели дам знать капитану Вуди. Если хочешь доставить ему удовольствие, выдержи эти две недели, хотя должен предупредить, что я отправляюсь в небольшой отпуск и могу там задержаться, так что не настраивайся ровно на четырнадцать дней, тяни, сколько удастся. Всегда есть шанс…

— Кто меня заложил? — прервал он мою тираду, прекрасно зная, что роль, которую я сам себе назначил, мне никогда по-настоящему не сыграть.

Я пожал плечами, многозначительно качнул лучом фонаря и ничего не сказал. Даже мертвому Киналье я не выдал бы имени осведомителя.

— Ладно, пошли. — Он начал подниматься. — А то тут с тобой со скуки сдохнуть можно.

Я уперся руками в колени и оттолкнулся от койки. В то же мгновение он прыгнул. Я нажал на спуск совершенно рефлекторно. В третий раз стены подвала приняли на себя грохот «элефанта», колено Кинальи столкнулось с пулей и переломилось назад, в стороны брызнули красные клочья, а Киналья рухнул, как от удара бетонным тараном. Он упал на правый бок, согнулся и схватился обеими руками за левое бедро, правая его нога была вытянута во всю длину, но левая и так была сантиметров на двадцать длиннее. Когда его отшвырнуло назад, она не успела за телом. Из того места, где несколько секунд назад было колено, из бедра и отдельно лежавшей ступни хлестала кровь и, быстро смешиваясь с водой, растекалась по полу.

— Наложи себе жгут, я особо торопиться не буду, — сказал я, хотя говорить мне совсем не хотелось.

Я обошел продолжавшую увеличиваться лужу и поднялся по лестнице наверх. Наложив старую, ржавую скобу, я закрепил ее куском медной проволоки, валявшимся у стены, и вышел из дома. Пройдя полтора десятка шагов, я обернулся и увидел, что от дверей ведут все менее различимые красные следы. Сглотнув слюну, я несколько раз шаркнул подошвами по асфальту и, выбравшись на улицу, зашагал вдоль развалин и еще целых домов, отмеченных печатью разрушения и упадка.

* * *

Колдобин на тротуаре было относительно мало, намного меньше, чем на не ремонтировавшейся много лет мостовой. Я быстро шел, надеясь, что тошнота пройдет, как только я окажусь достаточно далеко от подвала и всего того, что там произошло. На перекрестке я свернул налево, перешел через улицу, поймав себя на том, что машинально смотрю по сторонам, хотя уже много месяцев, а может быть, и лет колесо автомобиля не касалось здесь поблекшего и покрытого вмятинами асфальта. Пройдя еще триста метров, я свернул в широкие ворота и оказался во дворе. Дойдя до замшелой кирпичной стены, наверное еще середины двадцатого века, я протиснулся между ней и кузовом моего «бастаада». Я приложил большой палец к пластинке сенсора замка, дверца с шипением открылась; достав из кармана фонарь и пистолет, я бросил их на правое сиденье и уселся за руль. Вынув из бардачка бутылку «клуба» 1999 года, я сделал несколько глотков, смывая отвратительный осадок с десен и языка. Сделав еще глоток, я закурил первую за час сигарету и устроился поудобнее в кресле. Я чувствовал себя так, как могла бы чувствовать себя консервная банка, брошенная изголодавшемуся псу — пустым и дочиста вылизанным, лишенным всяческого содержимого. Посидев так с четверть часа, я закрыл дверь и положил палец на замок зажигания. Медленно выехав со двора, я прибавил скорости, потом, по мере приближения к центру и улучшающегося состояния мостовой, поехал все быстрее и быстрее. На перекрестке Семнадцатой и Сто двадцать третьей я вышел, купил пачку жевательной резинки и пластиковый стаканчик, после чего вернулся в машину, жуя резинку. Проехав еще немного, я остановился у телефонной будки и со стаканчиком в руке вошел в кабину. Вынув изо рта жвачку, я заклеил ею объектив под потолком, а затем, продырявив пальцем дно стаканчика, напялил его на микрофон. Бросив два цента в щель рядом с клавиатурой, я нажал клавишу с надписью «Полиция». На экране появился дежурный, бросил взгляд на свой экран и увидел, что он пуст. Когда едва заметным движением пальца он нажал кнопку вызова ближайшего патруля, я сказал:

— Не торопись, парень. Здесь им делать нечего, пусть едут к халупе под номером семьдесят четыре на бывшей Шестьдесят четвертой и спустятся в подвал. С врачом, — добавил я, все время внимательно наблюдая за ним, и, когда его левая рука дрогнула, быстро ударил в дверь ногой. Заблокироваться она не успела, так что я, не скрывая иронии, закончил: — Если вы и в самом деле хотите запирать своих собеседников