любить его или восставать против него. Невозможно ни в какой ситуации оставаться равнодушным к нему, безучастным, словно его не существует. (Некоторое время молчит). Саул не остался безучастным. Он восстал. Но своим протестом подтвердил существование Немецкого Рока, мое существование. (Делает усилие, чтобы удержаться на ногах). А теперь прошу вас, сорвите с меня простыню и этот парик. Оденьте мне на голову фуражку штурмбаннфюрера СС со свастикой и символами моего звания. (Охранники выполняют приказание). Сделайте теперь то же самое и с ними — сорвите с них простыни и парики. Пусть они опять останутся в одежде заключенных. (Охранники выполняют приказание). Снимите наконец форму эсэсовца с этого трупа. Он тоже должен предстать в одежде заключенного. (Охранники выполняют приказ). Вот, господа, с одной стороны евреи в своих полосатых одеждах, с другой — комендант лагеря в форме эсэсовца. Это значит, господа, с одной стороны — немецкий Рок, с другой — представители расы, которую немецкий Рок неотвратимо осудил. Вот в чем трагедия, и больше ни в чем. (Снова шатается). Но, господа, трагедия — не трагедия, если она не несет катарсис, то есть очищение. Каким было очищение, каким был катарсис в греческой трагедии Эдипа? Это было очищение религиозного и социального свойства: Эдипа хоронили в Афинах, его могила положила начало новому культу. Да, господа, религиозный, социальный катарсис, очищение. (Умолкает, тяжело дышит). А теперь и современная трагедия со своим немецким Роком тоже получит свое очищение, катарсис, господа, не может не получить его. Это будет создание свободной, благородной, чистой, светлой, героической цивилизации, в которой люди будут подобны богам. (Умолкает, снова делает усилия, чтобы продолжать). Господа, мы не увидим это очищение, этот катарсис. Или во всяком случае я не увижу его. Наши войска отступают из России. Германия проиграла войну. Да, война проиграна, но наша идея, именно потому, что война проиграна, победила. Цивилизация завтра будет такой, какой мы и мечтали ее увидеть — не конформистской, робкой, состоящей из жалких людей — и эти двое — ее достойные представители, Но это будет героическая цивилизация, состоящая из людей-богов, созданная по воле немецкого Рока. Да, господа, таково будущее. (На минуту умолкает). Господа, я убийца, член общества убийц. Это я знаю, всегда знал, никогда не обманывался на этот счет. Но я все равно поспорил, что это общество убийц, в которое я вхожу, преобразится в героическое общество, стержнем которого будет немецкий Рок. Если это преобразование не произойдет, я проиграю пари. Спектакль, на котором вы присутствовали, объясняет, почему я спорил. Но я так и не узнаю, к счастью, выиграл я спор или проиграл. Потому что умираю, господа. (Курт делает жест в сторону партера, как бы прося не двигаться). Умираю, потому что я захотел умереть. Я захотел умереть потому, что того требовала трагедия, которая была сейчас исполнена. С другой стороны, господа, начиная с того дня, когда моя сестра Улла покончила с собой, жизнь потеряла для меня всякий смысл или имела только тот смысл, который я хотел придать ей этим представлением. (Через паузу). А теперь пришло время передать бразды правления. Хорст!

Хорст. Да, Курт.

Курт. Поддержи меня, пока я буду говорить. Моя роль окончена и именно потому, что окончена, я умираю. Но трагедия не окончена. Как я уже сказал, она должна иметь катарсис. Хорст, будешь моим преемником — комендантом лагеря и в то же время режиссером катарсиса.

Хорст. Да, Курт.

Курт. Прежде всего, никаких нарушений порядка в лагере во время спектакля не было, Хорст. Моя смерть — составная часть представления. Ты не станешь судить Саула. Он до конца сыграл свою роль, вот и все.

Хорст. Хорошо, Курт.

Курт. Ты отправишь Саула и Мириам в толпу заключенных именно как заключенных — два номера среди множества других. Тогда всем будет ясно, что немецкий Рок заменил греческого Рока. И что на сцену личной трагедии пришла трагедия коллективная. Могу я положиться на тебя, Хорст?

Хорст. Скажи, что надо сделать, и я сделаю.

Курт. Пусть поднимутся на сцену заключенные. Пусть Саул и Мириам затеряются среди них. Построй заключенных колонной и отправь в бараки.

Хорст. Будет сделано, Курт.

Курт. Прощай, Хорст. (Падает. Он мертв).

Хорст. Партайгеноссе Курт мертв. Он умер при исполнении своего долга, принимая участие в культурном эксперименте на благо рейха и всего человечества. Принимаю командование лагерем на себя и прежде всего торжественно заявляю, что культурный эксперимент в форме представления «Эдипа-царя» полностью удался. Доклад об этом будет отправлен нашему вождю Генриху Гиммлеру. А теперь заключенные, которые исполняли роль зрителей, пусть поднимутся справа на сцену и построятся в колонну вместе с заключенными, которые играли на сцене. (Эсэсовцы отдают команды, поднимают хлысты. Заключенные поднимаются на сцену и выстраиваются в колонну. Саул и Мириам среди них).

Хорст. А теперь, господа офицеры и солдаты пусть тоже поднимутся на сцену и встанут слева. (Команда исполняется).

Саул. Прошу, чтобы меня предали смерти за то, что я убил коменданта лагеря Курта. Прошу, чтобы моей матери была дарована жизнь.

Хорст. Никаких наказаний. Разве наказывают актеров за то, что они сделали во время представления?

Саул. Тогда я прошу, чтобы меня наказали за убийство отца и за половую близость с матерью.

Хорст. И это невозможно. Это тоже было составной частью спектакля.

Саул. Прошу, чтобы меня осудили за попытку бежать.

Хорст. Бегство входило в трагедию, которую вы исполняли. Единственное, что ты и твоя мать можете просить, это позволить вам приносить пользу нашему славному рейху своим трудом, как все заключенные.

Саул молчит. Эсэсовцы отдают команды. Заключенные выстраиваются друг за другом в затылок и начинают уходить со сцены вправо. Звучит немецкий военный марш. Два эсэсовца берут труп Курта за ноги и руки и направляются в кулису слева. За ними следуют Хорст, офицеры и солдаты. Последний солдат исчезает за кулисой слева в тот же момент, когда в правой кулисе исчезает последний заключенный. Сцена пуста. Медленно гаснет свет.

Падает занавес.