но сути, кто такой? Неуч, Митрофанушка, тыкни…

― Ну ты поаккуратней, Степа. Тыква, нашел что сказать.

― Это я, Миша, не в обиду, а к слову. Плесни пивка. На этот раз Миша налил только полкружки.

— И если ты хочешь послушаться разумного совета, — продолжал разглагольствовать Академик, заметив «щедрость» Миши, — то тебе надо остепениться.

— Чево-о?! — брезгливо поморщился Миша. — Иди-ка ты со своими советами в церковь. Остепениться?! Хм… Пока молод — погуляю еще.

— Глупый ты! — снисходительно проговорил Академик. — И ничего не понимаешь. Остепениться — это по-нашему заработать степень.

— Какую степень? Может, статью? — съехидничал Блинов.

— Степень кандидата наук, дурашка. И тогда все девушки твои. Любую выбирай: хочешь — рыжую, хочешь — черную, а по нынешним временам и синюю найдешь.

Миша стоял не шелохнувшись. Глаза его вперлись в лицо Академика. Рот приоткрылся. Миша думал. Наконец он выдавил:

— А как же я остепенюсь? Экзамены, небось, сдавать надо.

— Поможем.

— А сколько это будет стоить?

— Прилично. — Сколько?

— Две тысячи. Да плюс банкеты, приемы… Миша крупно вздрогнул и прислонился к двери.

— Ты что это, без подготовки такие цифры называешь?! Совсем рехнулся?

— Другие больше платят.

Миша снова задумался. Наконец мучительно выдавил:

— Говоришь, и синие будут? Интересно. Да за эти деньги я стадо павлинов куплю. Правильно я рассуждаю?

— Правильно, Миша. Ни к чему тебе остепеняться. Оставим этот разговор.

Степа Академик своими редкими глазами проводил уплывшую в мойку кружку и расчетливо подумал: «Если закажу сейчас пива, этот торгаш за три кружки слупит. Пойду-ка я лучше к Ефиму, авось он и на воблу разорится».

— Ну бывай, Миша! — поднимаясь с табуретки, попрощался Степа.

— Бывай, — буркнул в ответ Миша, — Так-таки ничего ты мне дельного и не посоветовал.

— Прижимистый ты, потому и советы мои не впрок. — Ох и каналья ты! — Миша картинно всплеснул руками. — Надулся пива, как паук, и еще прижимистым обозвал. Это как называется?

— Мне твое пиво — во где застряло! — ладонью показал на горло Степа Академик. — Получи полтинник и давай-ка мы с тобой на будущее спина к спине и кто дальше отскочит.

— Ладно, Степа, не дури, — думая о своем, примирительно сказал Блинов. — Но и ты гусь порядочный. Это ведь надо учудить: за девицу две тысячи выложить.

II

А ночью Мише приснился сон. Подходит он будто к своей пивнушке, а у той очередь — хвоста не видать. И все степенные, почтительные. Молча стоят. Ни ругани, ни утреннего кашляющего смеха. Удивило Мишу, что знакомых мало. Да и откуда им взяться среди этой публики: тут и профессора с тросточками, и полковники, и главные бухгалтеры. Многие на «Волгах», «Жигулях». А первой, первой у окошка стояла Она. Размякшая, глазки сопливые, увидела Мишу и как-то просительно улыбнулась:

― А я, Миша, — сказала Она, — с без пятнадцати шесть очередь заняла.

― Зато первая, — находчиво ответил Блинов.

И что удивило Мишу: на всю эту очередь, и на Земфиру в том числе (Миша считал, что ее зовут не иначе как Земфира), — он нуль внимания. Как будто давным-давно привык к новым клиентам. Проходя к подсобке, он жизнерадостно хлопнул какого-то начальника по плечу и, точно зная, что сейчас в ответ раздастся смех, пошутил:

— Ну что, бугор, вчерась перехватил малость?!

― Грешен, Михаил Сергеевич, перебрал, — довольный, что его отличили, победно оглядел очередь начальник. Миша снял с замка пломбу, прошел в павильон (конечно, это был стеклянный павильон, а не пивнушка), взял бархотку и через три секунды оказался рядом с Земфирой. Сейчас он не смотрел па нее. Были дела поважнее. Он нетерпеливо провел бархоткой по запыленному щиту, и вот для всей очереди засияли первые слова. Сначала это были «Вас обслуживает…» Миша во сне скривился, и буквы как бы растворились. «Кто они такие? — разбушевался Миша, — чтобы писать «Вас обслуживает»? Надо так: «Вас опохмеляет» — и все! Это было хорошо. Еще один взмах рукой: «Михаил Сергеевич Блинов». Пауза. Следом открылось тире. И, наконец, нижняя главная строка: «Кандидат индустриальных наук». Красиво-то как: «Вас опохмеляет Михаил Сергеевич Блинов, кандидат индустриальных наук».

Миша проснулся, на половине прервав восхищенный стон клиентов. Сообразив, что дивный сон кончился, он застонал сам. От горечи. И еще оттого, что в голове противно и звонко ударили дятлы. Он пошарил рукой под кроватью и за толстое горло поймал кефир. Отдышался. Спать не хотелось. Хотелось думать. Про сон. Про себя.

Про завтрашний день. Миша вдруг светло и радостно подумал о том, что ему не жалко двух тысяч рублей (но почему две? Они и за полторы согласятся), и какие тогда перспективы открываются. Земфира. Ах, Земфира! И рука снова потянулась за кефиром. Все, идея созрела. Это случилось на рассвете, 10 мая.

Через крупнопанельную стену пять раз металлически прокуковала кукушка. Рано еще. Миша прикрыл глаза, и картинки, какие-то рваные картинки из детства и отрочества, из юности и зрелости расплывчато и кособоко мельтешили в голове.

Вот школа. А вот и он сам. В вельветовом костюмчике, белых бурках (ни у кого таких не было). Поднимается из-за парты Лена Васильцова и шпарит, как по бумаге: «Дорогая Марья Ивановна! Разрешите в Международный женский день 8 марта преподнести вам наш скромный подарок». И вместе с подснежниками она поставила на стол клетку с двумя щеглами-непоседами.

После уроков Миша дождался, когда все ушли из класса, подошел к Марье Ивановне и, точь-в-точь как велела мама, сказал: «Разрешите преподнести вам хрустальную вазу за двести сорок рублей». Марья Ивановна закусила губу и долго-долго смотрела на Мишу. Она ничего не сказала, но когда Миша пришел домой, он увидел, как мать сметает в угол осколки той самой вазы. А за стеной в тяжелом кашле заходился отец.

Еще картинка. Мише лет четырнадцать — пятнадцать. Он на вещевом рынке, проще, на барахолке. Тут они с матерью как бы не знакомы. Миша весь какой-то неухоженный, в телогрейке, в разбитых кирзовых сапогах. Милиция его обходит стороной: ну, торгует мальчишка брюками, ну, дороже, чем надо — какая ни на есть, а все родителям поддержка. Доля у Миши была твердая: десять процентов чистого дохода. По тройке, по пятерке, а накопилась у Миши изрядная сумма. И однажды он решил разыграть Лену Васильцову. Она была за ним закреплена как шеф, и вот как-то после занятий он говорит ей:

— Хочешь, дам почитать книжку?

— Какую?

— Опоре де Бальзака.

— Ну дай.

Лена берет книгу — и в портфель.

— Нет, — протестует Миша. — Ты ее сначала