Эйвин Болстад Сильнейший

В доме Асбьёрна Куллинга среди ночи задребезжал телефон. Асбьёрн, сонно пошатываясь, выбрался из постели.

— Да! — раздраженно буркнул он в трубку.

С минуту длилось молчание, а потом послышался торопливый, прерывистый шепот:

— Они уже едут к Кристиану… Беги к нему скорее, остались считанные минуты… Я стою в будке на станции…

Еще не совсем очнувшись от сна, Асбьёрн пробормотал:

— Что за шутки, черт побери? Кто едет? Куда? — В эту минуту он окончательно проснулся и похолодел от страха.

— Черт возьми! Да они же, понимаешь, они! Беги скорей!.. Кто у телефона? Это ты, Рольф? Рольф! Отвечай же! Я ведь шкурой рискую, оставаясь здесь…

— Это не Рольф, — хрипло ответил Асбьёрн. — Вы ошиблись номером.

— А, черт! — огорченно и устало сказал кто-то на другом конце провода, потом заговорил быстро и горячо:

— Если вы знаете Кристиана Дагестада, бегите к нему и передайте то, что я сказал. Поторопитесь, сам я не могу.

Голос внезапно умолк. Может, прервалась связь, а может, время истекло. Но скорее всего ему помешали; вероятно, появился кто-то, кому не полагалось слышать этот разговор. Впрочем, все уже было сказано. Асбьёрн получил тревожную весть и должен был передать ее дальше. Но тот, кто позволил, ведь даже не знает, с кем говорил.

— Я все слышала! — прошептала Эльна. Она стояла рядом с ним, бледная, с горящими глазами. Блеск их казался странным на застывшем, неподвижном лице. Асбьёрн чувствовал, что она охвачена ужасом, но в то же время полна твердости и решимости.

На улице тихо шелестела от ветра листва деревьев. Но в ушах Асбьёрна этот тихий шелест превращался в монотонный гудящий напев, постепенно наполнивший все вокруг. Он вдруг почувствовал, что его подхватил какой-то вихрь, который увлекает его за собой, подобно тому как налетевший на мирную деревню циклон увлекает в своих смертоносных объятиях все, что попадается на пути. Монотонный гул звучал все громче и громче, пока Асбьёрн скидывал пижаму и ощупью искал рубашку. Пальцы двигались лихорадочно и неуверенно. Он протянул ногу, и Эльна быстро надела на нее ботинок. Запонка выпала у него из рук, он наклонился было, чтобы поднять ее, но тут же почувствовал, до чего это бессмысленно. Ну, к чему ему сейчас запонка? Асбьёрн быстро натянул брюки. Мысли его блуждали, он никак не мог сосредоточиться. В мозгу проносились какие-то смутные видения, обрывки картин, но сосредоточиться на чем-либо он был не в силах. Впрочем, одна мысль настойчиво сверлила мозг: надо перебраться через залив! Через несколько минут немцы будут там. Надо перебраться через залив!

Застегивая подтяжки, Асбьёрн сердито бормотал:

— И почему этот парень ошибся номером! Угораздило же его попасть ко мне! И почему, почему он не позвонил раньше, когда еще было время в запасе!

Асбьёрн задыхался от безмолвной ярости. Он быстро надел левый башмак. «Тебе вовсе незачем туда ехать», — сказал вдруг голос внутри его. «Ничтожество!» — в ту же минуту ответил другой голос. «Об этом ведь никто не знает». (Асбьёрн еще больше заторопился, обрывая шнурки на ботинках.) «Ты не поедешь». (Он завязал шнурки.) «Ты останешься дома». (Он встал и надел пиджак.) «Ты не успеешь, это бесполезно, они с минуты на минуту будут там…»

Вдруг появилась Эльна. Она встала в дверях, широко раскинув руки.

— Ты провозился уже минут шесть. Я не пущу тебя, Асбьёрн. Ты не успеешь. Я больше не могу… Сначала отец, затем Рейдар, а теперь еще и ты… Асбьёрн, ты слышишь, что я говорю? От города всего десять минут езды, а ты провозился уже шесть. Ты даже через залив не переедешь. Слишком поздно…

Асбьёрн знал, что она права, но все-таки не мог поступить иначе. А время шло, и с каждой уходящей секундой его намерение становилось еще бессмысленнее и безнадежнее. И вдруг с ним что-то произошло. Он яростно обрушился на жену. Его словно прорвало, и он, не помня себя, кричал ей в лицо резкие, злые слова. Потом умолк, точно выплеснув раздражение и злобу, которые тяжким грузом давили на него все это время. Он знал, что виною тому были накопившиеся в нем за годы оккупации ненависть, укоры совести, неуверенность, разочарование. В течение всех этих бесконечно долгих лет оба они влачили жизнь в страхе, в напряжении. Рушились надежды, а поработители одурманивали их пропагандой, унижали, оскорбляли, повергали в нечеловеческий ужас. Простые люда, они были сейчас всего лишь пешками в игре, их словно бросили в тигель, и им понадобилось собрать все силы, чтобы не утратить человеческий облик.

За несколько мгновений Асбьёрн излил на жену все, что накипело на душе, и ринулся из комнаты. Эльна испуганно отпрянула в сторону. Асбьёрн сбежал с лестницы, рывком распахнул дверь и нырнул в ночную темень.

Только теперь он понял, до чего бессмысленны были его ядовитые слова. Они не имели никакой связи с тем, что сейчас, происходило. А между тем эти слова могли разрушить основу, на которой покоилась их совместная жизнь. Они задевали лучшие чувства, которые Асбьёрн и Эльна и без того до невозможности расточили, отравили, растоптали! А между тем ведь это жена помогла ему сейчас. В минуты мучительных колебаний она сделала то, что было ему нужнее всего. Именно Эльна заставила его принять решение и отправиться в путь, ведь ее попытка удержать его уже сама по себе была косвенным обвинением, намеком на его трусость… И всегда она, спокойная, рассудительная, оказывалась сильнее его. Именно она всегда утешала и ободряла…

Асбьёрн бегом спустился с откоса. Со времени звонка незнакомца до того момента, когда он стоял в лодке и отвязывал цепь, прошло не более десяти минут. Он вставил весла в уключины, оттолкнул лодку и принялся грести с такой силой, что у него заныли мышцы живота. Он пересек залив, несколькими сильными взмахами весел изменил курс и причалил к пристани. Выпрыгнул, наткнулся в темноте на крутой откос, вскарабкался вверх и побежал что есть силы. Споткнувшись о корень дерева, он упал на тропинку, прямо в жидкую грязь, но тут же вскочил и помчался дальше. Он задыхался, сердце колотилось где-то у самого горла. Во рту появился приторно-сладковатый вкус крови, его душил кашель, вызывая мучительные приступы тошноты. Асбьёрн вспомнил, как однажды в лыжной эстафете он спасся от явного поражения лишь благодаря тому, что свалился в канаву и сломал лыжу. Да, именно спасся. В тот раз он бежал, и его не покидало предчувствие поражений, он понимал, что не справится, что силы его на исходе. Но теперь ему ни за что нельзя «сломать лыжу»! Он пополз, яростно впиваясь ногтями в землю. Черт возьми, он преодолеет