Геннадий Машкин Половодье ^{(Журнальный вариант)}

Рисунки Н. Мооса

Утро

Ранним утром Антон услышал странный шум. Будто прислонился к телеграфному столбу. Он раскрыл глаза и догадался: шум идет от Иркоя.

— Наводнение! — Антон проснулся окончательно.

В щели чердака пробивался матовый свет утра. Пахло гнилушками, конским навозом и вешней водой.

Антон отбросил колючее одеяло, снял с гвоздика синие шаровары и отцовскую куртку-рубашку защитного цвета. Оделся в минуту, натянул на босу ногу кеды и пошел к выходу. Зажмурился, ожидая солнечной яркости. Но из проема в лицо пахнуло сыростью, как из колодца: барак был омыт белым туманом. Смутно проглядывала Заливановка. Конный двор весь серебрился. Хребты мусора на свалке позади конного грозно выступали из тумана. Трава под старым забором никла От росы, и сочно зеленели грядки на огороде под окнами барака. А со стороны речной дуги, окаймляющей Заливановку, несся такой шум, точно за ночь на Иркое, напротив конного, появился скалистый порог.

— Неужели все спят? — пробормотал Антон, озираясь.

В ответ раздалось тихое ржание: нет, спали на конном не все. Ласка стояла под журавлем у колодезного сруба и тыкалась мордой в бадью. Ботало билось о край ведра и звенело.

— Ласка! — позвал Антон. — Как дела?

Ласка скосила на него темный глаз и заржала.

— Сейчас напою! — Антон спрыгнул с крыши на мягкую землю и подошел к единственной лошади конного. Сначала ощупал вислый живот Ласки. Где-то глубоко под черным пятном на белой шерсти билось сердце жеребенка. «Интересно, в кого он будет? — подумал Антон. — В Монгола или в Ласку, в отца или в мать?»

Он почесал кобылу за ухом, взял бадью и сильным рывком толкнул ее в колодец. Сустав журавля заскрипел на весь двор. Антон перебирал руками жердь, будто лез под небо. Бадья с размаху ударилась о воду, кувыркнулась, отяжелела и уравновесила коромысло журавля. Антон потянул жердь назад. Веселая это была работа — доставать воду. Не в институт — устроился бы конюхом.

Он оглянулся — не видит ли кто, что он поит лошадь прямо из бадьи. Но барак спал. Была суббота, и соседи не торопились вставать. Все шло нормально. Ласка не сегодня-завтра ожеребится. «А наводнение? — вспомнил Антон. — Если прихлынет сюда Иркой, не видать жеребенка!»

Ласка оторвала ноздри от воды и задумалась, вроде поняла. С мягких лиловых губ падали чистые капли колодезной воды. Антон напился сам — аж зубы заломило, выплеснул остатки воды на лопухи и сказал:

— Пойду на речку схожу, посмотрю, как прибывает…

Он свистнул Бельчика, разминавшегося на лугу, и двинулся на шум реки.

Пока шел по кочковатым окрестностям конного, намочил в траве только кеды. А ближе к Иркою стали попадаться кусты смородины, черемухи, ольхи, дикой яблони и боярки. От одной ветки увернулся — другую зацепил. Посыпалась вода, как переспелая голубица. К верхней излучине Иркоя Антон подходил изрядно вымокший. Рубашка липла к телу, и холодный ток пробегал по мышцам. Шаровары облепили ноги, и стала отчетливее их кривизна. А если к этому добавить косинку правого глаза, пухлые губы да оттопыренные уши!.. Восьмиклашку напоминал он сейчас, а не выпускника, которому надо поступать в институт.

Да, ему трудновато сравниться с другими заливановскими парнями, особенно с Гошкой Сивобородовым. Гоху не зря считают здесь вожаком. У Гохи лицо мужественное, как у борца, походка сдержанная, словно у охотника, и чуб с дегтяным отливом. И дружки выглядят не хуже — одни прозвища что стоят: Сохатый, Эфиоп, Мастеринга… Антон же заработал странную кличку — Мысля! Разве таким подступишься к Зинке, бойкой соседке по бараку? Она Гохе в глаза смотрит и рада всякой его выходке.

Задумавшись, Антон споткнулся о Бельчика и чуть не залетел в воду. Ухватился за ветку черемухи и оторопел: перед ним плескалось море. Вчера еще здесь была зеленая ложбинка, а сегодня траву и кусты скрыло тяжелой водой. Основное русло шумело и ревело за зеленым островком. Здесь образовалась протока. Вода прорвалась рядом с перемычкой, но пошла не в старое русло, а в незаметный рукавчик. Пока отрезала лишь зеленую горбовинку, на которой возвышалась коряга и метался суслик. Но рукав расширялся на глазах. Антон представил, как отвалится от перемычки еще несколько пластов суглинка, и струя устремится в старое русло. Река зайдет с тыла в Заливановку, снесет маленький мостик и отрежет поселок от деревянного моста через Иркой. Конному достанется особо. Старая, изъеденная грибком конюшня может рухнуть, а за нею барак… Но пока перемычка держится.

Тут до ушей Антона долетел писк суслика. Парень, не раздумывая, шагнул в воду и ухнул до пояса. И сразу потащило вниз по течению. Чертыхнувшись, Антон еле выполз на четвереньках.

— Купаешься? — раздался знакомый шипучий голос Кольки Заусенца.

— Оступился… — Антон краем глаза глянул на зеленый взлобок и с тоской понял, что суслик обречен.

— А я пришел бревна ловить. — И Заусенец выдернул из-за спины веревочную скрутку с крепким якорем-кошкой на конце. — Запросто штабель натаскаю, а отец перевезет в поселок.

Кольку Иванова прозвали Заусенцем не зря. Если нож тупой, не режет, Колька говорит: из-за заусенца. По перилам в школе прокатился — штаны располосовал: заусенец виноват… Невезучий Колька.

А тут несчастье — мать умерла.

Недавно построенный дом высился на краю Заливановки, как деревянный терем, да радости в нем не было: сам Иванов пил и гонялся за сыном — колошматил за то, что Заусенец бросил школу. Колька надеялся, что скоро в армию заберут, но медики нашли у него плоскостопие. Пришлось садиться за рычаги отцовского бульдозера, напересменок. Но у отца бульдозер работал, как часики, а у сына все какая-нибудь мелочовка мешала. «Заусенец на поршнях», — объяснял Колька причину частых остановок машины…

Сейчас Колька деловито распутывал веревку с якорем-кошкой. По протоке несло три бревна. Течение ворочало их, переводило от одного берега к другому, наталкивало бревно на бревно, сминая, стесывая кору.

— Не унесешь! — Добытчик метнул якорь в переднее бревно. — Такое добро, да мимо нас!

Кошка вцепилась стальными зубьями в сосновую кору. Заусенец потащил бревно к берегу. И тут второе огромное бревно ударило со всего хода по заарканенному. Заусенца рвануло, он свалился в воду. Его подхватило и понесло течение.

— А-а-а!..

Антон кинулся за дружком. Догнал Кольку, опередил его, поймался за куст одной рукой, другую подал ему. Тот успел схватиться. Но подтянуть Кольку к берегу оказалось не