туда!
Почти ослепший от зноя, смертельно усталый, старик Нед Эмминджер заковылял по переулку.
— Подожди! — крикнул ему вслед Уилл Морган, жалея о своей злой шутке.
Но Эмминджер его не услышал.
Уже в подземке Уилл Морган попробовал сосульку на вкус. Это была любовь. Это был восторг. Это была женщина.
Когда, ревя, к платформе подлетел поезд, руки Уилла Моргана были пусты, тело покрывала ржавчина пота. А сладость во рту? Ее уже не было.
Семь утра, а он так и не сомкнул глаз. Где-то огромная доменная печь открыла свою заслонку, и Нью-Йорк сгорал, превращаясь в руины. «Вставай! — подумал Уилл Морган. — Быстро! Беги в Гринвич-Виллидж!» Ибо он вспомнил вывеску:
Прачечная сдавайте свои проблемы до 9 утра вечером вы получите их разрешенными
Он не отправился в Гринвич-Виллидж. Он встал, принял душ и бросился в доменную печь города — только для того, чтобы навсегда потерять свою работу. Поднимаясь в немыслимо душном лифте вместе с мистером Биннсом, коричневым от загара, разъяренным заведующим кадрами, он знал уже, что ее потеряет. Брови у Биннса прыгали, рот шевелился, изрыгая безмолвные проклятия. Ошпаренные волосы иглами дикобраза топорщились, прокалывая изнутри его пиджак. Ко времени, когда они с Биннсом достигли сорокового этажа, Биннс уже перестал быть человеком и стал антропоидом. Вокруг, как итальянские солдаты, прибывшие на уже проигранную войну, бродили служащие. — Где старик Эмминджер? — спросил, пристально глядя на пустой письменный стол, Уилл Морган. — Позвонил, что болен. Из-за жары плохо себя чувствует. Будет в двенадцать, — ответил кто-то. Вода в холодильнике кончилась задолго до двенадцати… А кондиционер? Кондиционер покончил с собой в одиннадцать тридцать две. Двести человек превратились в диких зверей, цепями прикованных к письменным столам возле окон, специально устроенных так, чтобы их не открывали. Без одной минуты двенадцать мистер Биннс приказал им по селектору подняться и стать около своих столов. Они стали. Их покачивало. Температура была девяносто семь градусов по Фаренгейту. Биннс не спеша двинулся вдоль длинного ряда. Казалось, что в воздухе вокруг него висит, шипя, как на раскаленной сковороде, рой невидимых мух. — Прекрасно, леди и джентльмены, — заговорил он. — Все вы знаете, что сейчас спад, в каких бы радостных выражениях ни говорил об этом президент Соединенных Штатов. А мне, чем вонзать нож в спину, приятнее пырнуть вас в живот. Сейчас я пойду вдоль ряда и буду кивать и шепотом говорить: «вы». Те, кому это словечко будет сказано, очищайте свои столы и уходите. У дверей вас ждет выходное пособие, равное четырехнедельному окладу. Постойте: кого-то нет! — Старика Неда Эмминджера, — подал голос Уилл Морган и прикусил язык. — Старика Неда? — переспросил мистер Биннс свирепо. — Старика? Вы сказали, старика? Мистер Биннс и Нед Эмминджер были ровесники. Мистер Биннс, тикая как бомба замедленного действия, ждал. — Нед, — сказал Уилл Морган, давясь обращенными к себе проклятиями, — должен быть… — …Уже здесь. Все обернулись. В дверях, в конце ряда, стоял старик Нед, он же Нед Эмминджер. Он оглядел собрание гибнущих душ, прочитал погибель на лице у Биннса, попятился было назад, но потом тихонько стал в ряд около Уилла Моргана. — Ну, ладно, — сказал Биннс. — Начинаем. Шаг — шепот, шаг — шепот. Двое, четверо, а вот уже шестеро повернулись и стали вынимать все из своих столов. Уилл Морган вдохнул и, не выдыхая, замер. Биннс дошел до него и остановился. «Ты ведь не скажешь этого? — думал Морган. — Не говори!» — Вы, — прошептал Биннс. Морган резко повернулся и успел ухватиться за вздыбившийся почему-то стол. «Вы, — щелкало хлыстом у него в голове, — вы!» Биннс сделал еще шаг и теперь стоял перед Недом Эмминджером. — Ну, старик Нед, — сказал он. Морган, закрыв глаза, молил мысленно: «Скажи это, скажи это ему: ты уволен, Нед, уволен!» — Старик Нед, — сказал нежно Биннс. Морган сжался от его голоса, такого необычно дружелюбного, мягкого. Повеяло ленивым ветром южных морей. Морган замигал и, втягивая носом воздух, поднялся из-за стола. В выжженной солнцем комнате запахло прибоем и прохладным белым песком. — Нед, дорогой старик Нед, — сказал мистер Биннс ласково. Ошеломленный, Уилл Морган ждал. «Я сошел с ума», — подумал он. — Нед, — сказал мистер Биннс ласково. — Оставайся с нами. Оставайся. А потом остальным, скороговоркой: — Это все. Обед! И Биннс исчез, а раненые и умирающие побрели с поля битвы. Уилл Морган повернулся, наконец, и пристально посмотрел на старика Неда Эмминджера, спрашивая себя: «Почему, о боже, почему?..» И получил ответ… Нед Эмминджер стоял перед ним, и был он не старый и не молодой, а где-то посередине. Но это был не тот Нед Эмминджер, который в прошлую полночь высовывался как полоумный из окошка душного поезда или плелся по Вашингтон-сквер в четыре часа утра. Этот Нед Эмминджер стоял спокойно, как будто прислушиваясь к далекому зеленому эху, к шуму листвы и ветра, прогуливающегося по просторам озера, откуда тянет прохладой. На его свежем розовом лице не выступал пот. Глаза были не красные, они были голубые и смотрели спокойно и уверенно. Нед был оазисом, островом в этом неподвижном, мертвом море столов и пишущих машинок, которые вдруг оживали и начинали трещать оглушительно, подобно каким-то электрическим насекомым. Нед стоял и смотрел, как уходят живые мертвецы. И ему было все равно. Он пребывал в великолепном, прекрасном одиночестве внутри собственной своей спокойной, прохладной и прекрасной кожи. — Нет! — крикнул Уилл Морган и бросился вон из комнаты. Он понял, куда спешил, только когда очутился в мужской уборной и, как безумный, стал рыться в мусорной корзине. Он нашел там то, что, знал, наверняка там найдет — пузырек с наклейкой: «Выпить сразу: против безумия толп». Дрожа, он откупорил. Внутри оказалась всего лишь холодная голубоватая капелька. Пошатываясь перед запертым раскаленным окном, он стряхнул ее себе на язык. Он будто прыгнул в набегающую волну прохлады. Дыхание его теперь отдавало ароматом раздавленного клевера. Уилл Морган так сжал пузырек, что тот треснул и развалился. На руке выступила кровь, и он громко втянул воздух. Дверь открылась. За ней, в коридоре, стоял Нед Эмминджер. Он шагнул внутрь, но пробыл только секунду, потом повернулся и вышел. Дверь закрылась. Через минуту Морган уже спускался в лифте, и в портфеле у него побрякивал хлам из его письменного стола. Выйдя, он обернулся и
Семь утра, а он так и не сомкнул глаз. Где-то огромная доменная печь открыла свою заслонку, и Нью-Йорк сгорал, превращаясь в руины. «Вставай! — подумал Уилл Морган. — Быстро! Беги в Гринвич-Виллидж!» Ибо он вспомнил вывеску:
Прачечная сдавайте свои проблемы до 9 утра вечером вы получите их разрешенными
Он не отправился в Гринвич-Виллидж. Он встал, принял душ и бросился в доменную печь города — только для того, чтобы навсегда потерять свою работу. Поднимаясь в немыслимо душном лифте вместе с мистером Биннсом, коричневым от загара, разъяренным заведующим кадрами, он знал уже, что ее потеряет. Брови у Биннса прыгали, рот шевелился, изрыгая безмолвные проклятия. Ошпаренные волосы иглами дикобраза топорщились, прокалывая изнутри его пиджак. Ко времени, когда они с Биннсом достигли сорокового этажа, Биннс уже перестал быть человеком и стал антропоидом. Вокруг, как итальянские солдаты, прибывшие на уже проигранную войну, бродили служащие. — Где старик Эмминджер? — спросил, пристально глядя на пустой письменный стол, Уилл Морган. — Позвонил, что болен. Из-за жары плохо себя чувствует. Будет в двенадцать, — ответил кто-то. Вода в холодильнике кончилась задолго до двенадцати… А кондиционер? Кондиционер покончил с собой в одиннадцать тридцать две. Двести человек превратились в диких зверей, цепями прикованных к письменным столам возле окон, специально устроенных так, чтобы их не открывали. Без одной минуты двенадцать мистер Биннс приказал им по селектору подняться и стать около своих столов. Они стали. Их покачивало. Температура была девяносто семь градусов по Фаренгейту. Биннс не спеша двинулся вдоль длинного ряда. Казалось, что в воздухе вокруг него висит, шипя, как на раскаленной сковороде, рой невидимых мух. — Прекрасно, леди и джентльмены, — заговорил он. — Все вы знаете, что сейчас спад, в каких бы радостных выражениях ни говорил об этом президент Соединенных Штатов. А мне, чем вонзать нож в спину, приятнее пырнуть вас в живот. Сейчас я пойду вдоль ряда и буду кивать и шепотом говорить: «вы». Те, кому это словечко будет сказано, очищайте свои столы и уходите. У дверей вас ждет выходное пособие, равное четырехнедельному окладу. Постойте: кого-то нет! — Старика Неда Эмминджера, — подал голос Уилл Морган и прикусил язык. — Старика Неда? — переспросил мистер Биннс свирепо. — Старика? Вы сказали, старика? Мистер Биннс и Нед Эмминджер были ровесники. Мистер Биннс, тикая как бомба замедленного действия, ждал. — Нед, — сказал Уилл Морган, давясь обращенными к себе проклятиями, — должен быть… — …Уже здесь. Все обернулись. В дверях, в конце ряда, стоял старик Нед, он же Нед Эмминджер. Он оглядел собрание гибнущих душ, прочитал погибель на лице у Биннса, попятился было назад, но потом тихонько стал в ряд около Уилла Моргана. — Ну, ладно, — сказал Биннс. — Начинаем. Шаг — шепот, шаг — шепот. Двое, четверо, а вот уже шестеро повернулись и стали вынимать все из своих столов. Уилл Морган вдохнул и, не выдыхая, замер. Биннс дошел до него и остановился. «Ты ведь не скажешь этого? — думал Морган. — Не говори!» — Вы, — прошептал Биннс. Морган резко повернулся и успел ухватиться за вздыбившийся почему-то стол. «Вы, — щелкало хлыстом у него в голове, — вы!» Биннс сделал еще шаг и теперь стоял перед Недом Эмминджером. — Ну, старик Нед, — сказал он. Морган, закрыв глаза, молил мысленно: «Скажи это, скажи это ему: ты уволен, Нед, уволен!» — Старик Нед, — сказал нежно Биннс. Морган сжался от его голоса, такого необычно дружелюбного, мягкого. Повеяло ленивым ветром южных морей. Морган замигал и, втягивая носом воздух, поднялся из-за стола. В выжженной солнцем комнате запахло прибоем и прохладным белым песком. — Нед, дорогой старик Нед, — сказал мистер Биннс ласково. Ошеломленный, Уилл Морган ждал. «Я сошел с ума», — подумал он. — Нед, — сказал мистер Биннс ласково. — Оставайся с нами. Оставайся. А потом остальным, скороговоркой: — Это все. Обед! И Биннс исчез, а раненые и умирающие побрели с поля битвы. Уилл Морган повернулся, наконец, и пристально посмотрел на старика Неда Эмминджера, спрашивая себя: «Почему, о боже, почему?..» И получил ответ… Нед Эмминджер стоял перед ним, и был он не старый и не молодой, а где-то посередине. Но это был не тот Нед Эмминджер, который в прошлую полночь высовывался как полоумный из окошка душного поезда или плелся по Вашингтон-сквер в четыре часа утра. Этот Нед Эмминджер стоял спокойно, как будто прислушиваясь к далекому зеленому эху, к шуму листвы и ветра, прогуливающегося по просторам озера, откуда тянет прохладой. На его свежем розовом лице не выступал пот. Глаза были не красные, они были голубые и смотрели спокойно и уверенно. Нед был оазисом, островом в этом неподвижном, мертвом море столов и пишущих машинок, которые вдруг оживали и начинали трещать оглушительно, подобно каким-то электрическим насекомым. Нед стоял и смотрел, как уходят живые мертвецы. И ему было все равно. Он пребывал в великолепном, прекрасном одиночестве внутри собственной своей спокойной, прохладной и прекрасной кожи. — Нет! — крикнул Уилл Морган и бросился вон из комнаты. Он понял, куда спешил, только когда очутился в мужской уборной и, как безумный, стал рыться в мусорной корзине. Он нашел там то, что, знал, наверняка там найдет — пузырек с наклейкой: «Выпить сразу: против безумия толп». Дрожа, он откупорил. Внутри оказалась всего лишь холодная голубоватая капелька. Пошатываясь перед запертым раскаленным окном, он стряхнул ее себе на язык. Он будто прыгнул в набегающую волну прохлады. Дыхание его теперь отдавало ароматом раздавленного клевера. Уилл Морган так сжал пузырек, что тот треснул и развалился. На руке выступила кровь, и он громко втянул воздух. Дверь открылась. За ней, в коридоре, стоял Нед Эмминджер. Он шагнул внутрь, но пробыл только секунду, потом повернулся и вышел. Дверь закрылась. Через минуту Морган уже спускался в лифте, и в портфеле у него побрякивал хлам из его письменного стола. Выйдя, он обернулся и