финансовых делах, но и все подробные объяснения. Она совершенно не тратила свой капитал. Она всегда жила только на проценты. Вы можете быть ей благодарны за ее заботу о ваших интересах.

— Премного благодарен, — сказал Тони, краснея. — Я только не могу понять, как это она ухитрилась?

— Милый мой, — сказал с волнением мистер Кланк, — чего бы эта добрая женщина не сделала для вас!

— Да, я знаю мою мать. Но поглядите. Отец оставил меньше тысячи — это сорок фунтов в год. Собственный доход ее был двести фунтов в год. А мы жили не на двести пятьдесят фунтов. Мы откуда-то получали гораздо больше.

— О, конечно, — сказал мистер Кланк с улыбкой. — От времени до времени мне удавалось более выгодно использовать ее капиталы. Но вы мне ничего не должны, Тони. Это не создает для вас никаких обязательств. Я был очень рад оказать ей услугу.

— Так вот ваше объяснение! Благодарю вас. После смерти моего отца откуда-то стали приходить деньги, удвоившие ее доход, а капитал оставался тот же самый. Этим я обязан вам, не так ли?

— О, эта такая маленькая услуга, — сказал мистер Кланк. — Я так глубоко уважал вашу мать. Я в сущности ничего для вас не сделал. Куда же вы торопитесь? Ну, во всяком случае, был рад вас видеть. Буду рад, если заглянете, Тони. Я всегда здесь — всегда здесь.

Тони поглядел на него без всякой симпатии.

— Отлично, — сказал он, — я это запомню. Прощайте.

— Прощайте, — сказал мистер Кланк. — Куда же вы теперь отправляетесь?

— Я иду поговорить с Гарстонами, — сказал Тони с усмешкой.

— О, вот как? Не советовал бы вам этого делать.

— Нет, вы бы не посоветовали! Это одна из причин, по которой я иду, — сказал Тони и вышел.

Кланк начал издавать разнообразные звуки, и, наконец, положил себе в рот еще конфетку. В дверях появился писец.

— Принесите мне ящик Висберри, — сказал мистер Кланк.

Мистер Кланк жил в желтом кирпичном доме на Хайгэт. Миссис Кланк сидела обычно у окна своей гостиной и ждала его возвращения. В этот вечер он несколько запоздал. За ужином он ел рассеянно, но она не задавала ему вопросов. Она стала говорить ему про то, что кухарка уходит из Армии Спасения, а четыре канарейки вторили ей с четырех окон.

— Налейте еще чашечку, дорогая моя, — сказал мистер Кланк, выпив пять чашек чая. — И покрепче!

Мистер Кланк подобрал маленький кусочек сахара, дал по одной крошке каждой канарейке и снова уселся за чашку крепкого чая. Мистер Кланк решил, что настал момент для откровенности.

— Было что-нибудь новое в бюро, дорогой?

— Нет, ничего нового, дорогая. Приходил молодой Висберри. Он спрашивал, откуда его мать получала деньги. Несколько назойливо с его стороны.

— Он-то уж может быть доволен! — с возмущением сказала миссис Кланк. — Я всегда считала, что мать напрасно дает ему такое образование. Это только вбивает ему в голову вредные идеи. Этим молодым людям из колледжа подавай всю землю.

— Да, на него это похоже, Мария. Ну, что же, он узнает, что всей земли не получить. Но мы не должны быть жесткими к нему, — нет, не должны.

Он почиликал канарейкам и вызвал их на пение. А потом стал слушать и одной рукой обнял жену.

— Споем, милая! И он провел ее в гостиную, напевая:

И миссис Кланк села за пианино и начала играть ему гимн, между тем, как он посасывал мятные лепешки.

ГЛАВА 2 Секретарша и сиделка

Мая Дид поднималась на вершину Бичи-Хэд. Каникулы ее приходили к концу, и она хотела доказать, что восстановила свои силы и способна на более трудное восхождение. Это была тоненькая девушка; светлые волосы и мелкие черты лица придавали ей, к ее огорчению, хрупкий вид. Но от природы она была крепкой. Мускулы у нее были сильней, чем у большинства девушек в ее школе, а по длинным ловким рукам можно было видеть, что она умела пользоваться их силой. Ее глаза свидетельствовали о силе воли. Она поднялась на вершину холма, слегка запыхавшись, но не захотела сесть. Она стояла, глядя на темное море, южный ветер закручивал платье вокруг ее колен, плащ тесно облегал ее стройное, прямое тело. Она сняла шляпу и дала ветру трепать свои желтые волосы.

— Ну, — сказала она, вкладывая в этот возглас и сожаление, и гнев, и решимость. — Дальше, — она повернулась и побежала вниз с холма. Ей не хотелось расставаться с морем. Глядя на него, она чувствовала себя сильнее и начинала придумывать повод, чтобы еще остаться. Но уехать было надо. Она не могла оставаться, ничего не делая, на шесть пенсов в неделю. Когда она вышла из школы и должна была начать зарабатывать, она решила, что ей следует быть сиделкой. У нее не было особенных способностей к чему-нибудь другому. Педагогическая деятельность, конторская работа казались ей непереносимыми. Работая в качестве сиделки, продолжаешь чувствовать себя женщиной. Так приятно быть милой с несчастными людьми, — а они за это будут вас обожать. Вера в это поддерживала ее во время курса обучения, а когда она теперь убедилась, что в действительности все обстоит не так, ей приходилось продолжать работу. Но она хотела быть сама но себе, а не в составе целой команды. Ей хотелось ухаживать за определенным больным, а не за целой палатой.

Она поступила на место в частной клинике и там так заработалась, что у нее сделалось воспаление легких. Когда она начала выздоравливать, нашлась добрая самаритянка, которая ею занялась. Это была ее бывшая школьная подруга, Глэдис Херст, всегда преуспевающая особа — крупная, веселая, со всеми в дружбе и весьма себе на уме. В школе она была с Маей ближе, чем с другими, но вообще у нее не было серьезных привязанностей. Она явилась навестить больную, испугалась ее слабости, предписала ей хороший отдых и, когда та сказала, что у нее нет средств, ответила ей, что денег у нее пропасть. Ей удалось убедить Маю принять взаймы небольшую сумму, которой хватило на месяц отдыха у моря.

Месяц уже кончался, и никаких дальнейших перспектив не было, и тело, и душа Маи одинаково отвращались от мысли о новом месте в санатории или больнице. Но она в то же время ничего не могла придумать другого, — а заработок найти было необходимо.

Она прошла от берега моря к городу, принимая в душе мрачные решения. Глэдис Херст выбежала ей навстречу.

— А, беби, вот вы опять! Ваша хозяйка сказала мне, что вы гуляете у печальных морских волн. Как дела?

— Отлично, — Мая покраснела. Зоркие глаза Глэдис внимательно оглядывали ее. — Страшно вам благодарна. Я себя чувствую, правда, много, много