- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (14) »
люди. Спать я пошел. Скоро уж, чай, заутреня.
Забрался на лежанку, поворотился на бок, задышал ровно, как крепко заснувший человек.
2
Петух пропел зарю, и заря послушно заливала небо и землю малиновым золотом. — Вот мы и встали, — сказал Борис Федорович, дождавшись у окна солнца. — Нынче у нас 20-е февраля. Морозы, как по заказу, сникли, и окно наполовину очистилось от узоров. Сел в кресло, положил перед собою руки. Из пяти перстней три снял. Потом снял все. Один, с изумрудом, вернул на средний палец, на безымянный, к обручальному кольцу, присовокупил перстень с рубинами. Богатством не оскорби не оскорби и скоромностью. Не мало ли дала Ирина сотникам? Не обидела ли пятидесятников? Все ли придут, кому заплачено? — Господи! Не оставь! Екало сердце: играй, Борис, да не заигрывайся! Земский собор позавчера на коленях Бога просил в Успенском главном храме царства, чтоб он, Борис Федорович, смягчась сердцем, принял венец. С восторгом имя кричали. И Шуйские, и Сицкие, Телятевские с Ростовскими да Воротынскими! Перед ними, Рюриковичами, род Годуновых — холопский. Деваться некуда! За него Бога просили, за ненавистного им. Говорят, Федор Никитич Романов помалкивал да еще Васька Голицын. Голицын — Гедиминович, царских кровей. Федор Никитич племянник Ивану Грозному, двоюродный брат царю Федору… Правду ли сказали о Романове? В ночь перед собором Борис Федорович тайно был в доме Федора Никитича. Чуть не до зари просидели, отворив друг другу сердца уж так настежь дальше некуда. Лобызая Федора Никитача, Борис, озаренный братской любовью, плакал, клялся головой и головами детей своих: — Будешь ты мне первым советником, Федюша! Наитайнейшим! Без твоего слова не приму, не отрину. А коли память моя будет коротка, да заплатит род Годуновых кровью. Я твоему батюшке, Никите Романовичу, в последний час его обещал быть для тебя и для братьев твоих за отца. Коли изберут меня в цари, в тот же день тебе и Александру скажу боярство, Михайле — окольничего, Иван и Василий войдут в возраст — тоже получат окольничих. Ваньке Годунову — Ирину, сестру твою, высватаю. Федор Никитич только помаргивал: не привык к бессонным ночам — смаривало. Вздремывать, когда решается судьба мономаховой шапки?! — Идут! — всполошенно вбежала в келию мать Александра. Обида сжимала сердце Годунову. Обида и презрение. — Господи! Да ведь один я во всей Руси только и знаю, что есть такое быть на царстве. Пропасть не мерянная под ногами и такая же над головою и каждое слово — или змей или голубь. Привскочил со стула, прильнул к окошку. Рыжая от шуб и шапок толпа простолюдья заполняла площадь. — Пошли, Борис, к моему окну! Народ должен видеть нас вдосте. — Сначала покажись ты! Он смотрел, как воду хлебал, нажаждавшись… Переодетые в простое платье приставы и сотники толкали людишек, и те, огрызаясь, посмеиваясь друг перед другом, опускались на колени. Зазевавшихся приставы лупили палками… «Однако ж пришли и на колени встали», — сказал себе Борис, хотя тайно указал взыскать по два рубля с каждого, кто осмелится увильнуть от похода под царицыны окна. Два рубля деньги большие, стрельцам за год службы по пяти платят. И вдруг похолодел. Где теперь Симеон Бекбулатович? Совсем из головы вышел. Посаженный в цари Иваном Грозным, Симеон Бекбулатович к несчастью своему носил титул тверского царя, и был в родстве с могущественными Мстиславскими, тоже Гедиминовичами. Борис Федорович о Симеоне заранее позаботился — ослепил. И все же где он теперь? Так же тих? Нет ли к нему гонцов, странников? С мыслью о Симеоне, Борис тер бодягою щеки и, горя румянцем, подошел к царицыному окну. — Масленица! Гулять бы да гулять, а они к тебе пришли, великая государыня! — К тебе, Борис, они пришли! Я вместе с ними готова встать перед тобою на колени: прими венец. — Я клятву дал — не быть на царстве! — он придумал это только что, изумив сестру. Пришли выборные. — Я клятву дал — не быть мне на царстве! — повторил им свое слово Годунов и прибавил: — Не смею! Не смею и помыслить на превысочайшую царскую степень такого великого и праведного царя. Простите меня грешного! — Да как же? Да тоже ли? Что людям-то сказать?! — растерялись, испугались народные посланники. Кто-то из священства принялся выставлять Борису его права на престол, которые были исчислены патриархом Иовом на соборе и которые составил для святейшего сам Борис: — «При светлых очах царя Ивана Васильевича был безотступно с несовершеннолетнего возраста, от премудрого царского разума царственным чинам и достоянию навык»… Государское здоровье царя Федора Ивановича хранил, как зеницу ока. Победил прегордого царя крымского! Города, которые были за Шведским королевством, взял, все Российское царство в тишине устроил. Святая вера сияет во вселенной выше всех! — Простите меня, грешного! Простите! — твердил Борис, низко кланяясь звавшим его в цари, заплакал, наконец, и удалился.3
Ночью он был у немцев-астрологов. Трое старцев и юноша вышли к нему и поклонились. На лицах старцев он увидел смятение, на лице юноши страх. — Звезды не жалуют меня? — спросил он весело и слегка задохнулся. Старейший из астрологов протянул ему серебряную пластину с гороскопом. — Мы исследовали все двенадцать домов твоей жизни, великий государь. — Почему ты называешь меня государем? — спросил Борис и опять задохнулся. — Мой — язык, воля же — звезд, стоящих над тобою, государь. — Звезды пообещали мне царство? — Они не обещают, они утверждают. Ты и сегодня для них царь царей. Борис отер тыльной стороной ладони выступивший на лбу пот. — Мне отрадно слышать это, но отчего на ваших лицах неуверенность? Трое старцев упали на колени. Борис взял за руки юношу. — Что говорят звезды? Не опускай глаза. Не лги! — Твоему царствованию — семь лет, великий государь. Борис икнул. Засмеялся и опять икнул. — Семь лет… Да хотя бы семь дней! Царь — это вечное имя в веках. Да хотя бы единый день! Положил в ладонь юноши мешочек с золотом. Другой мешочек положил на стол. — Возрадуйтесь вместе со мною. И забудьте об этом гороскопе. Да так забудьте, будто его и не было. Вышел бесшумно, не колебля, кажется, самого воздуха. Со временем службы Ивану Грозному умел ходить, как бестелесный. Утром 21 февраля братья Шумские, Василий, Дмитрий, Иван, прибежали в Успенский собор и потребовали продолжить избрание царя, коли Борис поклялся не принимать венца. Патриарх Иов тотчас приказал ударить в колокола и пошел крестным ходом в Новодевичий- 1
- 2
- 3
- 4
- . . .
- последняя (14) »