ВЕДЕНИЕ

Не приходилось ли вам, дорогие мои читатели, теплым майским вечером, будучи на даче, устроиться на прогретой солнцем деревянной скамейке и тихо наблюдать, как в траве у ваших ног безмолвно копошится многочисленная жизнь? Мир в такой час упоен покоем, и на сердце светло и немного грустно, что вот еще один день уходит, хоть и был он полон добрых и нужных дел человеческих, и что нет такой силы, чтоб задержать его хоть на миг… А может, это и хорошо, что нельзя остановить время? Есть в этом какая-то истинная земная справедливость. И не для того так устроено, чтобы мы никогда не могли исправить свои ошибки, зачеркнуть слова, сказанные сгоряча, изменить поступки, совершенные в неведении или невежестве, а для того, чтобы человек всегда шел вперед. И если уж и оглядывался бы, то только для того, чтобы получить поддержку, зачерпнуть сил в том далеком далеке, которое осталось детством, юностью, молодостью. Там, где даже голодные— дети войны— мы были всегда почему-то полны лучших надежд, неколебимой веры в счастье и стремились к этому счастью изо всех своих детских невеликих сил, готовы были бежать к нему и в дождь, и в холод, и босиком. Мне иногда кажется, что мои ступни и теперь чувствуют каждый камушек на дорогах и тропинках той далекой поры.

Вот что интересно, чем более неустроена жизнь, тем тверже вера в лучшее, причем живет эта вера в лихое время как-то сама по себе — ни о чем таком человек обычно и не думает. И то правда, некогда думать, и потому в народе сказано: «Глаза боятся, а руки делают». За делами да заботами и не заметишь, что бояться уже нечего.

Другое дело, когда все вроде неплохо, и вдруг возникает некий сбой. Казалось бы, человеку есть на что опереться, не все в его жизни обрушилось, но почему-то именно в таких обстоятельствах многие опускают руки. И вот уже белый день за окном, который вовсе не погас от их личных невзгод, кажется им черным, и небольшое упорство, которое надо бы проявить, кажется им неподъемной ношей, и вместо веры в себя они начинают испытывать тягостную жалость к себе, а подчас — и едкое раздражение. А потом это негативное чувство как-то незаметно переносится на окружающих, именно в них начинают видеть причины своих невзгод, их начинают бранить (в лучшем случае — внутренне) за то, что они черствы, потому что не решили… чужие проблемы! Знакомая картина?

Многим почему-то кажется заманчивой идея вверить свою судьбу в чужие руки. Не нужно напрягаться, прикладывать усилия, сознательно искать решение для различных возникающих в жизни вопросов. Можно позволить себе быть неорганизованным, пассивным, даже вялым, и искать от жизни лишь удовольствий. И думать, что при всем этом ты — свободен. Свобода — это завлекательное знамя заокеанских идеологов — становится сегодня притчей во языцех. О ней так много и так упоенно беседуют на всех телеканалах различных мастей политики, аналитики, обозреватели, а также народ, который хочет знать… Если речь заходит о том, что средства массовой информации, как переполненный гноем аппендикс, изливают нечистоты на зрелые и незрелые умы населения и что пора бы этому явлению поставить известный заслон, сразу возникает это сладкое слово «свобода» — как же свобода слова, свобода печати, свобода информации? И мне хочется задать вопрос: а чем определяется свобода? Многие как-то незаметно для себя забыли, что свобода может базироваться только на ответственности. Она не рождается в вакууме, не возникает в пространстве ниоткуда. У нее есть корни, как и плоды. Вот только плоды декларируемых сегодня свобод видны всем, а о корнях, о почве, на которой эти плоды произрастают, не думает никто. А ведь они могут быть ядовитыми, даже если выглядят привлекательно! Это как с радиацией — на зараженной земле плоды вырастают невероятно большие и красивые. А вы рискнете их есть? Чернобыль многих научил сомневаться, и прежде чем купить фрукты на рынке, люди теперь интересуются, где они выросли. А где выросли плоды безответственных свобод, почему-то не интересует никого.

Вы можете быть свободны от мыслей о здоровье. И жить беспечно. Корень этой свободы — желание вверится в чужие руки, не задумываясь при этом, что этими руками движет. Вам не придется бороться со своими слабостями, регламентировать свою жизнь, отказывать себе в соблазнительных суррогатных деликатесах, думать о завтрашнем дне. И вам действительно будет легко жить. Какое-то время. Точнее, пока чужим рукам, которым вы себя вверили, не надоест вас нести.

И вы можете быть свободны от мыслей о болезнях. При этом заботы — тем более что жизнь вас в этом случае ждет долгая — вам обеспечены. Я могу точно сказать, что корень этой свободы — личная ответственность. Эта свобода не упадет на вас с неба, вам придется зарабатывать ее ценой собственных усилий и дисциплины. Зато она не будет зависеть от катаклизмов фармацевтического рынка, от политических потрясений, от плохой оснащенности поликлиник и больниц, от косности официальной медицины. Эта свобода, раз завоеванная, будет вашей всегда.

Даже эта книга — рассказ о действительно уникальном природном продукте, обладающем широким спектром целебных возможностей — может оказаться для вас «чужими руками», если выбрав пару-тройку подходящих рецептов, вы посчитаете, что получили свободу от болезней.

И эта же книга может оказаться для вас плодородной почвой. Вспахав ее своим вниманием, удобрив размышлением и доверив ей зернышко своей цели быть здоровым, прилежно ухаживая за ним под руководством внутренней дисциплины и поливая потом своего труда, вы сможете вырастить настоящую свободу — свободу здорового человека. Чего я вам и желаю.

Глава 1 ПАТРИАРХ СЕВЕРНЫХ ЛЕСОВ

С далекой старины сибирский кедр пользовался глубочайшим почтением. Как и собственно кедр, это дерево всегда было символом мощи и здоровья, устойчивости и долголетия. Так как основным ареалом распространения сибирского кедра, как это явствует из названия, является Сибирь, то и история дерева тесно сплетена с материальной и духовной культурой Урала и Сибири. Например, согласно эвенкийским преданиям, сибирский кедр является источником силы, красоты и благородства. В легендах и сказках нанайцев Приамурья говорится о том, что в сибирском кедре поселяются только добрые духи, потому что это — самое щедрое дерево. Казаки, пришедшие на Урал, величали кедровую сосну «сибирским великаном», а тобольские крестьяне— «заветным деревом». Для населения горной Шории она была «деревом-коро- вой» и «деревом-маткой». Для многих и сейчас сибирский кедр остается царем тайги, патриархом северных лесов,