свежий воздух Замоскворечья.

В просторном дворе дома, в котором поселились Дружинины, и в самом деле шумели многолетние

дубы и клены, а обсаженная липами Большая Ордынка была тихой, булыжной улицей. Ее

патриархальную тишину время от времени нарушал перестук лошадиных копыт, дробный и веселый

у лихачей, глухой и тяжелый у ломовых тяжеловозов. Иногда, прорычит, бывало, неуклюжий

пятитонный «Бюссинг" со львом на радиаторе, громыхнет более проворное "AMО" или быстро

проскочит похожий на старинную карету французский таксомотор "Рено".Но большую часть дня на

булыжной мостовой, облюбовав теплые и душистые лошадиные "яблоки",, хозяйничали шустрые

воробьи и зобастые сизые голуби. Несмотря на Замоскворецкую идиллию и доводы Анны

Семеновны, для друзей и знакомых Дружининых их неожиданный переезд оставался загадкой.

* * *

Во дворе дома по выходным дням и праздникам отцы и дети играли в волейбол, футбол или лапту,

устраивали городошные баталии, а кто постарше забивали "козла" или, с опаской поглядывая на

открытые окна дома, баловались по мелочи в "очко". Много было голубятников и страстных

любителей танцплощадок. У последних на лацкане пиджака, рядом со значком "ГТО" или

"Ворошиловский стрелок", обычно красовалась искусно вырезанная из блестящей латуни томно

вальсирующая танцевальная влюбленная пара... Что касается Витьки Дружинина, то он со временем

стал признанным голкипером и не раз выручал свою дворовую футбольную команду, самоотверженно

бросаясь в ноги нападающим, забирая "мертвые мячи".

Жил во дворе веселый шофер, известный всей улице гитарист и исполнитель жестоких романсов,

по кличке Цыган. Он научил Витьку неплохо играть на гитаре и нередко под их ладный

аккомпанемент на двух гитарах ребята отплясывали чечетку или пели любимые песни. Одной из

любимых была популярная тогда песня, в которой особенно нравился припев:

В бой за Родину, в бой за Сталина,

Боевая честь нам дорога.

Кони сытые бьют копытами,

Встретим мы по-Сталински врага.

В эти минуты Витька прищуривался и ему виделось, как он в боевом строю, обнажив острую

саблю, несется в атаку на врага, а сам товарищ Сталин и его боевой соратник нарком Ворошилов

стоят на командной высоте и наблюдают в бинокли эту геройскую кавалерийскую атаку.

К ним во двор по вечерам часто приходили ребята и девчата со всейулицы. Дружный и веселый

двор славился на всю округу, и Виктор гордился его заслуженной славой.

* * *

Одним из лучших друзей Витьки был его сосед по подъезду и по парте в школе Гурген Погосьян.

Отец Гургена, Арменак Макарович, шестидесятилетний седой красавец, работал инженером в

научной лаборатории легкой промышленности и считался большим знатоком своего дела, а мать,

Татьяна Михайловна, добрая, невысокая женщина с печальными библейскими глазами, в свое время

исполняла вокальные партии в Большом театре с самим Шаляпиным. Татьяна Михайловна любила об

этом вспоминать и с застенчивой улыбкой показывала пожелтевшие театральные афишки, где рядом с

большим овальным портретом Федора Ивановича и его шикарной фамилией, набранной огромными

плакатными буквами, значилось набранное мелким шрифтом и ее театральное имя — Татьяна

Дарьяни. Во дворе был слух, что уйти со сцены ее заставил молодой и ревнивый Арменак, кавказская

кровь которого не могла стерпеть оперных объятий и поцелуев, даже, когда они были шаляпинские...

Гурген однажды громко высказал мысль о том, что мать зря послушалась отца и ушла со сцены.

— Ты, мам, была бы сейчас наверняка заслуженной, а то и народной и не давала бы музыкальные

уроки всяким пустым девчонкам...

— Но ведь тогда не было бы тебя, мой Гургенчик, — смущенно улыбнулась Татьяна Михайловна.

— Почему?! — искренне удивился Гурген. — Я тоже был бы, только не Погосьяновский, а

Шаляпинский. Даже лучше.

Когда об этом разговоре узнал Арменак Макарович, он блеснул бычьим глазом в сторону сына, дал

ему подзатыльник и буркнул:

— Паршивый щенок!

...В один из выходных дней старший Дружинин по какой-то причине не пошел на завод, хотя

обычно он работал и в выходные. К тому времени он уже окончил Бауманский институт в числе

первых парттысячников и работал на крупном военном заводе начальником цеха. В то утро он читал в

садике под окном "Правду", потягивая из своей большой кружки крепкий чай. Проходя мимо их

садика, Арменак Макарович решил зайти и побеседовать с соседом о житье-бытье. Дружинин угостил

Арменака Макаровича чайком и они мирно беседовали о том, о сем. — А почему, уважаемый сосед, у

нас все-таки не хватает элементарной колбасы и... к примеру, селедок? — допытывался старый

инженер. — Ведь они-то, извините, всегда в России бывали в достатке... — Такое Георгий

Николаевич не мог простить даже доброму соседу. Он опустил свой тяжелый кулак на стол и спросил,

понизив голос до шепота:

— Вам захотелось колбаски, Арменак Макарович? А парижского шампанского "Мадам Клико" Вы

не желаете? А что Вам дороже, уважаемый гурман, банка селедок или Днепрогэс. Бутерброд с

колбаской или новые станки "ДИПы" и тракторы "ЧТЗ " ?! Эх, Вы!.. А еще сочувствующий советской

власти инженер!

Арменак Макарович с нескрываемым интересом некоторое время смотрел на собеседника широко

раскрытыми, немного выпуклыми и скорбными армянскими глазами. Потом задумчиво произнес:

— А знаете, уважаемый сосед, я Вам искренне завидую. Клянусь собой, завидую. Когда так

веришь, легче жить. — Дружинин тоже с интересом взглянул на Арменака Макаровича и, поняв, что