террито— рии университета. Сначала мы прошли в физический корпус, от— туда он провел меня в лабораторию, сильно напоминавшую ту, что я частенько посещал в свои студенческие годы. Сам прибор

— профессор назвал его «есливизор», поскольку тот демонстри— ровал лишь гипотетические миры — расположился на огромном столе в центре лаборатории. Большая его часть представляла собой обычный психомат Хорстена, но слева таинственно поб— лескивала цепочка кристаллов исландского шпата — призма для поляризации света, сердце всей установки.

Ван Мандерпутц указал на шлем.

— Надевай, — приказал он.

Я надел шлем и устроился перед экраном психомата. В наше время любому школьнику известно, что представляет из себя психомат Хорстена. Несколько лет назад его принимали за та— кую же безделицу, как и планшетку для спиритических сеансов. Однако вскоре выяснилось, что это не просто игрушка. Подобно спиритической планшетке, он оказался прекрасным средством активизации памяти. Перед вашими глазами, сменяя друг друга на экране, медленной чередой проходят самые невероятные со— четания неясных разноцветных теней; и, наблюдая за ними, по— неволе начинаешь мысленно представлять себе картину действия и связанные с нею обстоятельства — именно то, что необходимо вспомнить. С помощью ручки искателя можно изменять сочетания теней и цветов. Но лишь только вы почувствовали, что случай— но созданный образ соответствует нарисованной в вашем мозгу картине, — вперед! Теперь вашему мозгу остается лишь внести в полученное изображение некоторые детали. Для любого друго— го на экране по-прежнему одни пятна теней и красок, но для вас картина может получиться удивительно правдоподобной. Мне не раз приходилось наблюдать изображения, которые — готов поклясться чем угодно! — почти в точности, во всех деталях совпадали с реальным образом. Должен признаться, это произ— водит сильное впечатление.

Ван Мандерпутц погасил свет, и пляска теней началась.

— Постарайся припомнить какой-нибудь случай из своей жиз— ни, скажем, через полгода после паники на бирже. Поворачивай ручку, пока картинка не прояснится. Сразу после этого я нап— равлю луч есливизора на экран, и больше тебе делать нечего — сиди себе и смотри.

Я в точности выполнил указания профессора. Картинки на мгновение появлялись и тут же исчезали. Аппарат издавал сла— бый шум, похожий на еле слышный человеческий голос, но без ясного изображения на экране разобрать что-либо было невоз— можно. Лицо у меня то краснело, то бледнело, и вот наконец я увидел. Я увидел себя сидящим в комнате с неясными очертани— ями — и все. Отпустив рукоятку, я сделал знак профессору.

Раздался щелчок. Свет слегка померк, затем вдруг усилил— ся. Изображение прояснилось, и на экране появился еще один человек, к моему удивлению, женщина. Я узнал се — это была Уимзи Уайт, бывшая телезвезда и прима-балерина «Телеварь— ете-09». Она сильно изменилась, но все равно я узнал ее.

Да и как не узнать! Я бегал за ней три года ее шумной и короткой артистической карьеры, длившейся с 2007 по 2010 год, и безуспешно пытался склонить к замужеству; а в это время папаша «Н. Дж.» изрыгал на мою голову проклятья, угро— жая, что в случае нашего брака завещает все деньги Обществу по освоению пустыни Гоби. Мне кажется, в ее решении повреме— нить с брачной церемонией его угрозы сыграли далеко не пос— леднюю роль. Но когда я получил свою долю имущества и за время рыночного бума довел размер состояния до двух миллио— нов — вот тогда ее отношение ко мне резко изменилось к луч— шему.

Но лишь на время. Весной 2010 года разразился биржевой кризис, и я вновь очутился в полной зависимости от своего отца и его фирмы «Н. Дж. Уэллс Корпорейшн», после чего преж— нее расположение ко мне Уимзи Уайт немедленно упало на две— надцать пунктов ниже биржевого курса. В феврале мы совершили помолвку, в апреле уже едва замечали друг друга, а в мае имущество пошло с молотка. Я снова опоздал.

И вот Уимзи передо мной на экране психомата, с уже поп— лывшей' фигурой, даже отдаленно не напоминавшая ту красотку, чей образ сохранился в моей памяти. Не отрываясь, она свер— лила меня враждебным взглядом. Я отвечал ей тем же. Неясный шум сменился отдельными голосами.

— Ты — ничтожество! — бушевала она. — Ты не имеешь права хоронить меня заживо в этой дыре! Я хочу обратно в Нью-Йорк

— там теплится хоть какая-то жизнь! Ты опротивел мне со сво— им гольфом!

— А ты мне со своей идиотской компанией!

— Они хоть живые люди, а ты — труп ходячий! Заграбастал сдуру кучу денег и корчишь из себя невесть что! Тоже мне, консервный король!

— Ну, ты тоже, знаешь ли, не Клеопатра! Эти твои друзья — они ухлестывают за тобой только потому, что ты устраиваешь им вечеринки да соришь деньгами направо и налево, заметь — моими деньгами.

— Это куда лучше, чем платить за удовольствие погонять на лужайке белые шарики! Тоже мне, нашел занятие!

— В самом деле? Тебе не мешало бы попробовать, Мари (та— ково было ее настоящее имя). Это пошло бы на пользу твоей фигуре, хотя… боюсь, уже слишком поздно.

От ярости она раскалилась добела. Вообще, эти полчаса ос— тавили у меня в душе неприятный осадок. Не стану вдаваться в подробности, но, честно говоря, я был рад, когда сеанс за— кончился и на экране снова поплыли ничего не значащие раз— ноцветные облака.

— Уф-ф, — только и сумел я сказать, глядя на ван Мандер— путца, погруженного в чтение.

— Ну как? Понравилось? — с интересом спросил он, отрыва— ясь от книги.

— Пожалуй, тот пройдоха, что выпотрошил тогда мои карма— ны, оказал мне неоценимую услугу. С этого дня я больше не жалею о прошлом.

— Вот в этом и заключается величайший вклад ван Мандер— путца во всеобщее счастье, — торжественным голосом произнес профессор. — Из всех слов сожаления, когда-либо произнесен— ных или написанных людьми, самые грустные — «я мог быть счастлив!» Но, благодаря ван Мандерпутцу, отныне истина зак— лючена в словах «могло быть хуже!»

Было далеко за полночь, когда я возвратился домой. На следующее утро я проспал и, естественно, опять опоздал в контору. Отец постоянно выговаривал мне за опоздания, но он явно преувеличивал, заявив однажды, что не было ни одного случая, когда бы я явился на работу вовремя. Похоже, он на— чисто забыл те дни, когда собственноручно будил меня чуть свет и тащил за собой в офис. Опять же совершенно незачем было насмешничать, вспоминая про мое опоздание на рейс «Бай— кала». Когда же я весьма корректно напомнил ему о трагичес— кой судьбе, ракетоплана, он безжалостно ответил, что попади я на борт вовремя, тот наверняка не опоздал бы с вылетом и, следовательно, избежал бы