слова. Он поднял голову и стал швырять их долговязому Джадсону в лицо. Тот часто моргал и прижимался спиной к стене.

— Ты, грязный, вшивый подонок. Это моя собака. Какое паскудное право было у тебя убивать мою собаку. Слюнявый придурок, ну! Говори!

Джадсон медленно поглаживал левую ладонь о рубашку, вверх-вниз, вверх-вниз. Не поднимая глаз, он сказал:

— Она все время лизала лапу. Я не могу слышать такой звук. Ты знаешь, что я не могу, а она лижет, лижет, лижет. Я говорю, перестань, она хвостом повиляла и снова лижет. Я не могу терпеть таких звуков, поэтому я взял палку и ударил ее.

Старик ничего не ответил. Казалось, он сейчас ударит Джадсона. Он поднял правую руку, уронил ее, плюнул на пол, повернулся и вышел из комнаты. Поодаль, в тени акации, черная корова жевала жвачку. Она жевала и смотрела на старика, который шел к ней по лугу. Она не переставала жевать ни на секунду, размеренно двигая челюстями в ритме замедленного метронома. Старик, прихрамывая, подошел к ней и погладил по шее, потом прижался к ее боку и начал почесывать ей спину концом палки. Так он стоял долго, прижимаясь к корове и почесывая ей спину. То и дело он заговаривал с ней короткими спокойными фразами, тихо, шепотом, как будто поверял тайну.

Акация давала густую тень. Вокруг все цвело и разрасталось после прошедших ливней. В горах Кении трава растет густо и зелено, а сразу по окончании сезона дождей нет таких лугов в мире, где росли бы более пышные и яркие травы. На севере высилась гора, давшая название всей стране. Над снеговой шапкой курился белый дымок, там бушевал снежный смерч и сдувал снежную пыль с вершины. Внизу на склонах жили слоны и львы, и можно было иногда ночью слышать, как львы рычат на луну.

Шли дни, Джадсон делал свою работу молчаливо и неутомимо. Он убирал урожай, окучивал ямс, доил корову. Старик укрывался в доме от жгучего африканского солнца. Только под вечер, когда воздух свежел, он выходил наружу и каждый раз шел, хромая, к корове и добрый час проводил возле нее в тени акации. Однажды он увидал возле коровы Джадсона, который стоял, выдвинув одну ногу вперед, смотрел на корову в упор пустым взглядом и теребил себе рукой правое ухо.

— Что с тобой? — спросил старик.

— Она все время жует, — сказал Джадсон.

— Жвачку она жует, — ответил старик. — Иди, куда шел.

— Слышишь, какой звук, — сказал Джадсон. — Хрустит, как будто у нее во рту галька. А на самом деле, трава и слюна. Вот посмотри, жует и хрустит, хрустит, хрустит, а у самой во рту трава и слюна. Мне этот хруст голову продолбит.

— Уйди, — сказал старик. — Уйди с моих глаз.

На рассвете старик сидел, по обыкновению, у окна и наблюдал за Джадсоном. Тот сонно брел через луг, бормоча что-то про себя и волоча ноги. На мокрой траве за ним оставался темно-зеленый след. В руке он нес канистру для керосина емкостью четыре галлона, которую использовал вместо подойника. Солнце вставало над хребтом, и от человека, коровы и акации тянулись длинные тени. Джадсон поставил канистру, принес ящик, перевернул его вверх дном и устроился под коровой. Вдруг Джадсон встал на колени, ощупал руками вымя, и тут старик тоже заметил, что оно пустое. Джадсон встал и быстро подошел к дому.

— Молока нет, — сказал он.

Старик положил обе ладони на подоконник и высунулся из окна:

— Ты негодяй, ты украл молоко.

— Нет, я не крал, — сказал Джадсон. — Я спал.

— Украл.

Старик высунулся еще больше и, двигая одной половиной рта, сказал:

— Я изобью тебя до смерти.

— Наверно, кто-то из местных ночью украл, кикуйю. А может, она заболела.

Старик подумал и решил, что он говорит правду.

— Посмотрим, — сказал старик. — Посмотрим, что дальше будет. И, ради Бога, убирайся ты с моих глаз.

Вечером у коровы было полное вымя, и под присмотром старика Джадсон надоил две кварты густого жирного молока.

Утром у коровы молока не было, вечером опять было, на третье утро вымя было пустым.

Ночью старик остался дежурить. С первыми сумерками он сел возле открытого окна, положил на колени ружье двенадцатого калибра и стал ждать вора, который выдаивал по ночам молоко. Сперва он ничего не видел в кромешной тьме, даже корову, потом из-за гор вышла луна и стало светло, как днем. Но было страшно холодно, ведь дело происходило на высоте семь тысяч футов. Старик замерз и укутался плотней в холщовое одеяло. Корова была отчетливо видна старику. Луна висела над акацией, отбрасывавшей густую тень.

Всю ночь старик не сводил глаз с коровы, и только раз отошел в глубь комнаты за вторым одеялом. Корова спокойно стояла под деревом, жевала жвачку и задирала морду к луне. За час до рассвета вымя наполнилось. Молоко прибывало на глазах, старик это ясно видел, хотя вымя наполнялось так же медленно и незаметно, как движется часовая стрелка по циферблату. До рассвета оставался всего час. Луна опустилась низко, но еще светила. Он видел корову, дерево рядом с ней и зелень травы. Внезапно он поднял голову. Послышался шорох. Сомнений не оставалось: под окном было слышно шуршание травы. Он быстро встал, перегнулся через подоконник и увидел.

По мокрой траве быстро скользила большая черная змея, мамба, длиной восемь футов и толщиной с человеческую руку. Она ползла прямо к корове. Маленькая треугольная голова была приподнята над землей. Когда змея раздвигала траву, слышалось сипение, как будто газ шел из конфорки. Старик прицелился, но, сам не зная почему, сразу же опустил ружье. Он неподвижно сидел и смотрел, как мамба, шурша, подползала к корове. Сперва он думал, что змея хочет ее укусить.

Но она не укусила. Она приподнялась, покачала головой, еще выше подняла туловище, аккуратно взяла в рот один из сосков и начала пить. Корова не шевелилась. Стояла полная тишина. Черное, круто изогнутое тело мамбы висело под выменем, и черная змея и черная корова были ясно видны в лунном свете.

Полчаса старик сидел у окна и смотрел, как мамба высасывает молоко. С каждым глотком по ее телу проходила небольшая волна. Она брала в рот по очереди один сосок за другим, пока вымя не опустело. Тогда мамба осторожно опустилась на землю и заскользила по траве обратно, туда, откуда пришла. Снова послышалось тихое шуршание, она проползла под его окном и, оставляя темный след на сырой траве, исчезла за домом.

Луна скрылась за горой Кения, и почти в то же мгновение из-за восточного хребта вышло солнце. Из хижины с канистрой в руке вышел Джадсон. Он сонно, медленно, заплетающимися шагами пошел к корове. Старик ждал. Джадсон наклонился, ощупал вымя, и тут его окликнул старик. Джадсон от неожиданности вскочил.

— Опять пусто, — сказал старик.

— Да, молока нету, — ответил Джадсон.