шел к народу. Он ходил по синагогам Галилеи и проповедовал новое учение, противопоставляя официальной религиозности простую религию сердца, выражающуюся в общении с «Отцом Небесным» и в добрых делах. В Назарете к нему относились недоверчиво и иронически говорили: откуда все это у сына плотника, всем нам известного? Исус решил, что «нельзя быть пророком на своей родине»; он оставил родной город и мудрствующих горожан и пошел по окрестным селениям, где жили простолюдины, более доверчивые и более восприимчивые к «слову Божию». Но в простонародье мог иметь успех только тот вероучитель, который предварительно приобрел репутацию «святого мужа»; такой человек должен был творить те «чудеса», к которым издавна приучили массы святые мужи из ессеев: лечить от телесных и душевных болезней, силою «слова» или психического внушения возвращать сознание умалишенным («изгнание бесов»), зрение слепым и т. п. По этому пути пошел и Исус, экзальтированная натура которого вполне соответствовала двойной роли вероучителя-чудотворца, умеющего покорять умы и проповедью и психическим внушением. Простодушные галилейские поселяне, привыкшие видеть высокомерное к себе отношение со стороны знатных и «книжников», почувствовали в речах и обращении Исуса что-то близкое их сердцу. Они услышали от него слово протеста против гордой родовой и умственной аристократии; Исус говорил, что богатым, пользующимся всеми благами земли, трудно будет проникнуть в «Царство Небесное». Этот социальный элемент проповеди Исуса привлек к нему немало приверженцев из бедного населения Галилеи. За ним пошла группа рыбаков с берегов Генисаретского озера, и некоторые из них сделались его ближайшими учениками (позднейший апостол Симон-Петр и другие).

Это происходило в Галилее во время управления Ирода Антипы, вскоре после казни Иоанна Крестителя. Так как Исус не обличал правителя и вообще не затрагивал политических вопросов, то тетрарх не имел основания его преследовать. Могло возникнуть только опасение, что новый пророк, получивший крещение от казненного Иоанна, не ограничится религиозною проповедью, что популярный «чудотворец» и друг бедного люда будет невольно втянут в политическое движение. Тетрарх следил за ходом пропаганды, но Исус избегал встречаться с ним. Им пришлось столкнуться уже вне Галилеи, в Иерусалиме.

Успех проповеди в Галилее побудил Исуса и его учеников идти в Иерусалим, на словесный штурм цитадели официального иудаизма. Здесь становились чаще и острее столкновения нового вероучителя с законоучителями-фарисеями и священниками из саддукейской аристократии. В столице, терроризованной управлением Понтия Пилата, в вихре политических и религиозных страстей новое учение должно было еще резче определиться, как антитезис старому. Благоговение последователей и преследования врагов толкнули Исуса на путь прямого мессианства. Под давлением и сторонников и противников экзальтированная натура Исуса совершила обычную для мистика эволюцию. Если в начале своей деятельности он смотрел на себя как на проповедника, глашатая «благой вести» о наступающем Царстве Божием, — то теперь, в раскаленной атмосфере идейной борьбы, грозившей мученичеством, в нем стало крепнуть убеждение, что он сам есть тот сверхчеловек, посланник Бога, который призван утвердить владычество Божие на земле. Из Галилеи шли вести о Исусе-пророке и чудотворце, а в Иерусалиме слышались зажигательные слова: «мессия», «сын Божий», «царь иудейский» (в мистическом смысле); эти слова падали как искры в порох, насыщавший иерусалимскую атмосферу, и имели роковое влияние на судьбу нового вероучителя. Титул «мессия» возбуждал тревогу в иудейских официальных сферах, а титул «царь иудейский» — в кругу римских властей. Нашлись доносчики из людей близких к Исусу (легенда называет предателем одного из его учеников, Иуду Искариота), которые донесли властям о новоявленном пророке, волнующем народ своими речами и «чудесами»; некоторые передали слышанные от Исуса слова, что он может разрушить иерусалимский храм и в три дня отстроить его, т. е. поставить «нерукотворный» духовный храм на место каменного. На основании всех этих донесений Исус был предан суду.

По преданию, повторенному в трех Евангелиях, призванный на суд Исус дал утвердительный ответ иерусалимскому Синедриону на вопрос его председателя-первосвященника, считает ли он себя мессией, Христом, а прокуратору Пилату — на вопрос, признает ли он себя «царем иудейским». Прокуратор отослал Исуса, как галилеянина, на суд к его государю Ироду-Антипе, находящемуся тогда в Иерусалиме; но тетрарх, видевший в Исусе только чудака, вернул его для расправы Пилату. Судьба вероучителя была решена под влиянием двойного страха: иерусалимский Синедрион осудил Исуса как лжепророка или богохульника («мегадеф»), назвавшего себя мессией и «Сыном Божьим», а римский наместник велел казнить его как мнимого «царя иудейского», из опасения политической смуты. Что последний мотив оказался решающим, видно из предания, что на кресте, где был распят Христос, исполнявшие приговор римские солдаты начертали слова: «царь иудейский» (Rex Judaeorum), в насмешку над осужденным или для указания вины, за которую он осужден, — о чем также сохранилось предание у всех евангелистов.

То, что рассказывают евангелисты о намерении Пилата «наказать и отпустить Исуса» и о требовании казни его только со стороны «первосвященников и народа», носит на себе явную печать тенденциозности, вызванной позднейшим озлоблением сектантов-христиан против правоверных иудеев. Жестокости Пилата по отношению к подвластному населению Иудеи вообще не дают основания считать его мягким в данном случае. Если по одному подозрению в политическом замысле он велел казнить старейшин самаритянских, допустивших наивное паломничество на гору Гаризим, то тем менее он мог проявить снисходительность в деле Исуса. Казнь совершилась за городской чертою Иерусалима, в местности, именуемой Голгофа (Gulgolet), место погребения черепов, лобное место, около 35 года хр. эры.

Бесчеловечная римская казнь — распятие на кресте — была не нова в Иудее: за несколько десятилетий перед тем наместник Вар распял на крестах тысячи иудейских инсургентов; время Пилата также было богато политическими мучениками, а при позднейших прокураторах распятие на кресте составляло обычную форму казни борцов за свободу — «зелотов». И вот рядом с мучениками национальной свободы появилась фигура мученика, стоявшего вне национальной борьбы и вне тогдашнего исторического момента.

Для большинства современников это распятие на Голгофе прошло