подобными обидами, ни разочарованием Сергея в сыне Семене, который, по его выражению, «ничего не вез — а надсадился», да и в старшем, Иване, ощущающем себя в деревне этаким заезжим, поучающим гостем, — всем этим содержание повести не исчерпывается, ибо Сергей находит себе истинного наследника в маленьком внуке Леньке с его пытливостью, выдумкой и упрямой неуступчивостью во всем, что дорого его сердцу.

Повесть «Снегири горят на снегу» обязана своим названием краткому, но многозначительному эпизоду, когда Андрей замечает, что у погибшей птицы «оперение поблекло… а от живых исходит свечение».

Подобное «свечение» исходит и от лучших произведений Василия Коньякова, проникнутых живой, напряженной мыслью и «очень даже солдатских» по активности авторской позиции.

А. ТУРКОВ

СНЕГИРИ ГОРЯТ НА СНЕГУ

I

В комнате свежо. На полу рулон грунтованного холста, раскладной мольберт. Этот багаж я с колхозным трактористом еле поднял на сани с флягами.

Восемь километров от станции трактор давил гусеницами снег, а я, привалившись спиной к фляге, ставил ноги на полоз, чтобы они не бороздили по снегу. Временами бежал по графленому следу — грелся.

На стеклах настыл мороз, матовый, без перламутровых блесток. Тронешь ногтем — и на подоконник посыплется сухая пыльца. А за окном, в стронциановом сиянии месяца, падает медленный снег и не слышно шороха опускающихся снежинок. В другой комнате горит свет. Голая лампочка над столом, запорошенная мукой клеенка. Я не зажигаю свет, смотрю, как мама сеет муку. На лавке у окна долбленая сейница с выщербленным краем. Качается темное сито в руках, да слышны равномерные шлепки ладоней.

Задребезжала дощатая дверь в сенцах.

— Кто-то так грохает? — Мама высыпала отруби в чугун, вышла в сенцы. Дверь в избу оставила открытой, чтобы в полоске света видеть откидной крючок.

Я ждал у стола.

В избу, заснеженной шапкой вперед, ввалился Пронёк Кузеванов, за ним — высокий, без шапки, парень.

Пронёк потопал пимами об пол, сбивая снег, надвинулся, стянул с руки спаренную варежку.

— Не спишь?

Достал из кармана заиндевевшую бутылку водки, поставил на стол.

— Тетк Наталь, ты не обижайся. Мы поговорить.

Он уже выпил, обветренное лицо багрово потемнело.

— Ну, ладно, — сказал я. — Вы раздевайтесь.

Парень молча пошел к вешалке.

На нем меховая куртка с замками, шерстяные тренировочные брюки с простроченными рубцами спереди. Брюки натянуты резинками поверх лыжных ботинок. Он красив, чуть горбонос, со смуглым несибирским загаром.

Я поставил скамейку к столу. Мама вдруг засобиралась, накинула шаль, застегиваясь, прихватила ее концы полами телогрейки и ушла с алюминиевой чашкой на улицу.

— Мама, подожди.

Я знаю, как зимой спускаться в погреб.

— Ладно, парни, я сейчас.

На улице морозно сиял месяц. Чашка стояла на снегу. Мама сбрасывала с крышки погреба снег и, поддев лопатой, старалась ее оторвать. Я взял у нее лопату. Потом вилами выбрал смерзшиеся квадраты сена из сруба. Раздвинув вставные доски, мама спустилась вниз.

— Ты не лезь, Андрюш. Расшибешься. Лестница скользкая.

— Я посвечу.

Я стоял рядом с кадками и зажигал спички одну от другой.

Мама сдвинула в сторону стебли укропа. В обнажившемся рассоле всплыли красные помидоры. В чашке их мокрая кожица схватывалась тоненьким налетом льда.

Когда я принимал помидоры из погреба и коснулся маминых рук, они у нее были холоднее алюминия.

Вылезая, она опиралась ладонями о снег.

— Беги домой. Заколеешь. Теперь я сама.

Удивительная убежденность: будто она крепче других. Я подал ей чашку с налипшим на дно снегом и отправил в избу.

— Хватается? — оживленно обрадовался Пронёк. — Чуть недоглядишь — уши распухнут, как пышки.

На столе уже стояли помидоры в тарелке, нарезан хлеб, сало. Мама протирала рюмки.

— Тетк Наталь, что наперстки готовишь? Ты стаканы ставь.

Пронёк сбил сургуч, обхватил ладонью горлышко бутылки и вилкой откинул на стол жестяной колпачок.

— Силен, — сказал парень. Он смотрел на Пронька, как смотрит старший на меньшего — снисходительно и как бы все понимая, хотя был моложе его.

— Опыт, — отметил я.

Пронёк будто не слышал. Только сказал:

— Это наш агроном. Юра Холшевников.

— Приобщается к колхозной жизни?..

— Да. В институте теория, здесь практика.

Пронёк разлил водку по стаканам.

— Ну… За приезд.

Поставил локоть на стол, будто трудно держать полный стакан. Он все такой же. Не изменился. С большим тяжелым лицом грубой лепки, как первый скульптурный нашлепок. Даже лицо цвета глины.

Выпили. Пронёк наколол вилкой помидор — он, осев, растекся. Пронёк взял другой за крючковатый корешок, высосал одним вдохом, крякнул:

— Х-х-о… Аш затылку холодно.

Пронёк неуклюж и здоров. Когда-то, будучи моложе, он казался бесформенным, как мешок с тестом, а сейчас стал тверже, определенней. «Бузотер»… — так недобро и осуждающе зовут его в деревне.

Что общего нашел с ним этот городской парень?

Изморозь на его волосах растаяла. Мокрые пряди прилипли ко лбу. Он наклонился над столом близко к электролампочке. От волос шел пар. Стряхивая пепел папиросы на спичечный коробок, он молчал, будто его что сдерживало.

Мягко подступал хмель. Я смотрел на оттаявшие помидоры, вспучившиеся, налитые влажной краснотой, на синенький самолет под пеплом, — он медленно плыл, разворачиваясь на столе. Спина уже не чувствовала холода от окна.

— Это здорово, что вы пришли, — сказал я, чувствуя радостную близость к этим людям.

Я был благодарен Проньку за то, что он сидит за этим столом с каким-то незнакомым парнем. Значит, я дома. Значит, кому-то вот так вдруг захотелось прийти и увидеть меня.

— Это вы здорово придумали…

Агроном порывисто поднялся с лавки, качнувшись спиной на стенку. Прошел к вешалке и достал из внутреннего кармана куртки еще бутылку.

— Приобщим…

— А это не чересчур?

Здоровые же они! Лоси. Ну, Пронёк — это понятно. А Юрий? Спортивный малый…

— Вам же завтра работать.

— До завтра еще…

Пронёк долил стаканы.

— Тетк Наталь, надо допить…

— Я тогда квашню не поставлю. А ты бы, Пронь, сам больше не пил. Как домой пойдешь? Много же…

— Сегодня мы намерзлись. Сегодня положено, — сказал Пронёк. — Только что с лугов. — Он посмотрел на меня. — Всю дорогу трос рвался. Раньше к стогу