нет разве?

Они шагали по Шариа Каср эль-Нил, засунув руки в карманы шортов, и Таран надел только что купленные тёмные очки. Стояла послеполуденная жара, на пыльной улице было полно египтян, арабов и маленьких босоногих мальчишек, за которыми летели тучи мух. Мухи жужжали и кружились над ними, норовя облепить гноящиеся глаза. В раннем детстве матери этих детей сотворили нечто ужасное с их глазами, чтобы избежать воинской приписки, когда сыновья достигнут призывного возраста. Топая босыми ногами, мальчишки бежали вровень с лётчиками, назойливо выкрикивая визгливыми голосами: «Бакшиш! Бакшиш!» — а за ними летели мухи. Повсюду стоял запах Каира, особенный запах, какого нет нигде, ни в одном городе мира. У него нет единого источника, он не исходит из какого-то определённого места — им пропитано всё вокруг: сточные канавы, тротуары, дома и магазины, все товары, еда, которую готовят в лавчонках, лошади и лошадиный навоз на улицах. Им пропахли люди и солнце, щедро изливающее свой жар на этих людей и, не менее щедро, на канавы, канализационные трубы, лошадей, пищу и отбросы на улицах. Необычный острый запах, в котором есть одновременно что-то сладкое и гнилостное, пряное, солёное и горькое. И он никуда не девается даже в ранние часы утренней прохлады.

Два лётчика не спеша шагали посреди толпы.

— Она просто потрясающая, тебе не кажется? — снова спросил Таран, которому не терпелось узнать, что думает Вожак.

— Вполне хороша.

— Что хороша и говорить нечего. Знаешь, Вожак, чего бы мне хотелось?

— Чего?

— Мне бы хотелось пригласить её куда-нибудь вечером.

Они перешли улицу и прошли ещё немного вперёд.

— За чем дело стало? Почему бы тебе не позвонить Розетт?

— Что ещё за Розетт? — спросил Таран.

— Мадам Розетт. Великая женщина.

Они прошли мимо питейного заведения под вывеской «Бар Тима». Хозяин его, англичанин по имени Тим Джилфилан, в прошлую войну был сержантом-квартирмейстером, а потом каким-то образом ухитрился остаться в Каире, когда армия отправилась домой.

— Вот и Тим, — сказал Вожак. — Ну-ка, зайдём.

Внутри бара никого не было, один только Тим, который за стойкой расставлял бутылки на полках. Он обернулся, когда они вошли.

— Так-так-так, — произнёс он. — И где же это вы, ребята, так долго пропадали?

Ясно было, что он не помнит их, но по их виду он сразу же догадался, что они из пустыни.

— Как там поживает мой старый друг Грациани?

Теперь Тим повернулся к ним лицом и стоял облокотившись о стойку.

— Он совсем близко, — ответил Вожак. — Вышел из Мерзаха.

— На чём сейчас летаете?

— На «гладиаторах».

— «Гладиаторы» здесь были ещё восемь лет назад.

— На тех же самых и летаем.

Они взяли стаканы с виски и отнесли на столик в углу.

— Кто эта Розетт? — спросил Таран.

Вожак сделал затяжной глоток, затем поставил стакан на стол.

— Великая женщина, — сказал он.

— Но всё-таки кто же она?

— Гнусная старая шлюха.

— Это хорошо, но какое она имеет ко всему отношение?

— Так и быть, скажу. Мадам Розетт — владелица самого большого в мире борделя. Говорят, здесь, в Каире, она может достать любую девушку, только захоти.

— Чушь собачья.

— Это чистая правда. Набираешь номер и говоришь, где ты видел женщину, где она работает, в каком отделе, за каким прилавком, и даёшь точное описание её внешности — всё остальное для тебя сделает мадам Розетт.

— Не будь таким наивным идиотом.

— Но это правда. Чистейшая правда. Мне рассказывали о Розетт ребята из тридцать третьей эскадрильи.

— Они тебя разыгрывали.

— Ну хорошо, тогда пойди поищи её в телефонном справочнике.

— Вряд ли она там будет под этой фамилией.

— А я знаю, что она есть в книге. Посмотри на Розетт. Убедишься, что я прав.

Таран всё равно не поверил ему, однако пошёл к Тиму и попросил телефонный справочник. Он принёс его на столик, где они сидели, раскрыл и стал листать, пока не дошёл до Роз… Палец двинулся вниз вдоль колонки. Розеппи… Розери, Розетт. Всё точно: Розетт, мадам, и рядом жирным шрифтом адрес с номером телефона. Вожак внимательно наблюдал за ним.

— Ну что, нашёл? — спросил он.

— Да, она тут есть. Мадам Розетт.

— Что теперь тебе мешает пойти и позвонить?

— А что я ей скажу?

Вожак уставился в свой стакан и потрогал пальцем кусочек льда.

— Скажи, что ты полковник, — ответил он. — Полковник Хиггинс. Она не доверяет лётчикам. Скажи ей, что ты видел красивую темноволосую девушку, которая продаёт светозащитные очки в Сигуреле, и что тебе хотелось бы пригласить её пообедать.

— Но здесь нет телефона.

— Почему же нет? Вон там телефон.

Таран повернул голову и увидел телефон на стене в углу у стойки бара.

— У меня нет ни одного пиастра.

— Я тебе дам. — Вожак порылся в кошельке и выложил на столик монету.

— Тим услышит всё, что я говорю.

— Скажи на милость, какое это имеет значение? Он, наверное, и сам ей звонит. Ты уже окончательно зарапортовался.

— Ты говно, — сказал Таран.

Таран часто вёл себя совсем как малый ребёнок. Ему исполнилось всего девятнадцать, и он был на целых семь лет моложе Вожака. Довольно высокий, очень худой, густые чёрные волосы и лицо, прокалённое солнцем пустыни до черноты кофейных зёрен. Он был, бесспорно, лучшим лётчиком эскадрильи, и уже в начале военной операции на его боевом счету числилось четырнадцать уничтоженных итальянских самолётов. По земле он двигался медленно и лениво, словно усталый человек, и соображал, как сонный ребёнок, тоже медленно и лениво, но, стоило ему подняться в воздух, сразу же всё менялось — мозг работал с лихорадочной скоростью, движения делались быстрыми, почти молниеносными, как рефлекторные. Казалось, на земле он отдыхал, даже дремал, для того чтобы в нужный момент в воздухе, во время боя, наверняка пробудиться со свежей головой, готовым к быстрым решениям и глубокой концентрации на протяжении двух часов. Сейчас Таран был не на аэродроме, но овладевшая им мысль заставила его проснуться, как перед полётом. Это состояние могло длиться недолго, однако в данную минуту он был весь направлен на одну цель.

Он ещё раз взглянул на номер в справочнике, поднялся и медленно двинулся к телефону. Опустив монету, он набрал номер и услыхал гудки на другом конце. Вожак, сидя за столиком, не сводил с него взгляда, а Тим за стойкой всё ещё продолжал расставлять бутылки. Тим находился всего в каких-то четырёх метрах от телефона, и ясно было, что он не преминет послушать разговор. Таран чувствовал себя глупо. Он прислонился к стойке, всё ещё надеясь, что никто не ответит.

Раздался щелчок — на другом конце взяли трубку,