крикнула Женя. — Ну куда помчалась! Отсюда увидим, кто прилетел.
Над крышей командного пункта показался Пе-2. Самолет прошел над стартом совсем низко, плавно развернулся, и Женя отчетливо увидела на фюзеляже номер. Четырнадцатый! А на кабине — летящая ласточка.
— Женя! Катя прилетела!
— Вижу! Ишь, истребитель какой появился, фокусы над аэродромом показывает. — Женя старалась скрыть свое волнение под напускной ворчливостью. — Ну… я вот тебе… — Она погрозила пальцем.
Самолет сел и, быстро развернувшись, порулил к стоянке. От капонира, размазывая слезы на смуглом лице, бежал напрямик через взлетную полосу к рулящему самолету Андрей Наливайко.
— Андрей Иванович, нельзя же так…
Он не слышал слов Жени. Он бежал и видел только свою «ласточку» и озорные глаза Катюши Федотовой.
Остановились лопасти винтов. Хлопнул люк, полетел вниз на землю парашют. Легко выпрыгнула, едва коснувшись подножки, штурман Клара Дубкова. Девушки удивленно глядели на сбежавшийся аэродромный народ:
— Вы чего это так переполошились?
— Да ведь думали, что вас сбили!
— Ну да, сбили! Били, да не добили, не так просто! На самолете повреждение было, вот и сели на истребительный аэродром.
— Как бы не так — сбили! — Из верхнего люка второй кабины показалась голова стрелка-радиста Тоши. — Мы еще повоюем!
Увидев подошедшую Женю, Катя доложила:
— Товарищ командир! Экипаж самолета номер четырнадцать задание выполнил! Из-за пробоин в бензобаках пришлось садиться на первый попавшийся аэродром. Сели нормально.
— Это я уже вижу. А другие экипажи? Не видели, что с ними?
— Все в порядке, комэск! Скобликова сейчас будет здесь, мы почти вместе сели. И Долина…
— Маша жива?!
— Живы, живы, комэск! Все живы.
— Да вот, Тоня заходит на посадку!
— Кто же вам машину ремонтировал?
— Сами, товарищ комэск. — Катя потупилась. — Такие вещи, конечно, делать не полагалось, но… Не сидеть же нам! Сделали деревянные заглушки и всунули их в пробоины.
— И с такими заглушками ты нам сейчас здесь бреющий полет демонстрировала? Ох, доберусь я до вас!
Женя легонько хлопнула ее по затылку. Все рассмеялись. Потом, как по команде, повернулись в сторону железнодорожной насыпи: на посадку заходила еще одна «пешка».
Теперь уже все бросились бежать через полосу к приземлившейся машине. Из кабины спрыгнули Тоня и Маша со своими экипажами.
— Ну и «галогены»… — тихо сказала Женя. — Как же ты их всех втиснула? — повернулась Женя к Тоне.
— В тесноте, да не в обиде. Не бросать же их одних. Долетели потихоньку.
— А парашюты у всех были? — Женя строго посмотрела на обнявшихся подружек.
— Мы свои не надевали. — Тоня засмеялась. — У Маши-то парашюты сгорели, вот мы и решили лететь на равных.
— А если бы «мессеры»?
— Ушли бы на «бреющем»…
— Со-оба-ки… — протянула, улыбаясь, Женя. — Вот со-баки… — Она вздохнула глубоко и облегченно.
И занимавшийся день показался ей таким светлым и радостным, словно сулил не следующий бой, а покой и безмятежность.
«Ну, Женька, и счастливая же ты… Подумать только! Все вернулись! Дорогие мои девчонки… умницы вы мои!..»
Волна нежности нахлынула в сердце, но Женя, погасив улыбку, растягивающую непроизвольно рот, сдержанно сказала:
— Ну ладно, если машины успеют отремонтировать, пойдете в боевой расчет, не успеют — отдыхать.
— Та мы ж тут скоренько, — подал голое Наливайко.
— А что нам отдыхать, — тряхнула Катя головой, — мы хоть сейчас готовы.
Женя кивнула и медленно пошла к дальнему краю аэродрома. Она шла, как всегда, заложив руки за спину, чуть сутулясь, опустив голову. Мы заметили, как Женя сняла пилотку и вытерла ею лицо.
— Хорошая у нас комэска… — сказала Маша, насупив черные ниточки бровей. — Пусть побудет одна.