Все от смущенья очи в пол.

Толкучка сразу за диваном:

Все рядом сесть хотят с Монтаном.

Сказал Аркадий: «Сяду я».

А Образцов ему: «Свинья!»

Утесов крикнул: «Я вас старше!»

Но Рома развернулась в марше,

И бряц за стол. Не тут-то было,

Шульженко ей: эй ты, кобыла,

Посторонись, дай место мне.

Хотела сесть, да только нет:

Тут переводчица Наташа

Сказала: это место наше,

И села быстро рядом с Ивом.

Был все же Образцов счастливым,

Присел с другой он стороны,

Чуть не порвав себе штаны.

Уселись. Сразу, без вопросов,

Тост поднимает Л.Утесов.

И привскочил, и на скаку

Когда глаза в него впилися,

И вместо слов «Мерси Баку»

Вдруг произнес «Мерси Тбилиси».

И побледнел тотчас как мел.

Ошибка эта — в сердце рана.

Аркадий ртом совсем не ел,

Съедал глазами он Монтана.

Спросила Рома через час:

«Симона, Вас волнуют дети?

Вы не читали мой рассказ

Недавно в „Пионергазете“?»

Ответила Симона: «Нон».

«Мерси» — сказала Рома в тон.

Тут Ив Монтан сказал «адье»,

И, взявши за руку Симону,

Ушел к себе в жилье свое,

Не отдав даже дань бонтону.

И каждый бросился в кровать,

И все решили — надо спать.

Спит Райкин. Видит чудный сон.

Уже живет в Париже он.

И вместе с ним — его семья.

Их пригласил Жорж Сория.

Вот Райкин крутится в толпе

На Рю известной Де Ля Пе.

Вот он идет по Пляс Пигаль,

И для него цветет миндаль.

Пардон, миндаль он видел в Сочи,

А здесь каштан цветет средь ночи.

Вот ходит, славен он и горд,

По той же Пляс де ля Конкорд.

Вот ловит он улыбки дам

У вестибюля Нотр-Дам.

Смущаясь очень, Жан-Поль Сартр

Зовет с собой его в театр.

За ним заедут Триоле,

Ги Мопассан и Ги Молле.

Вот смотрит он спектакль даром

С Луи Бежаром и Виларом,

А вот играет он восерс

С Марселем, как его, Моэрс.

О боже, сон то или нет,

Проснулся и зажег он свет.

Вертится Образцов в кровати

Под одеялами на вате.

Ему приснилось, что Монтан

Ему уже навек отдан

И выражает свое мненье

Про кукольное представленье

На студии Де Ля Рижан.

Он говорит немного слов

Про дорогого Образцова.

Мол, видел явственно в Москве

У Сержа солнце в голове

А у жены его — луну.

Толкает Образцов жену.

«Олюша, утро, надо встать,

Монтан не может долго ждать».

На завтрак все сошлися в восемь.

Монтанов нет — ну что ж, попросим?

«Нет, — переводчик говорит,

Монтан с женой один сидит,

Они не будут больше с вами,

Они хотят покушать сами».

С трудом переживя конфуз,

Который учинил француз,

Все сели кушать за двоих,

И каждый загрустил, притих.

Потом Монтаны вышли в сад,

И все попрыгали за ними.

«Когда приедем в Ленинград,

Мы снова, Рома, будем с ними»

Сказал Аркадий, поспеша,

И тут же сделал антраша.

Монтан брезгливо усмехнулся,

А тут Утесов подвернулся,

Сказал чего-то, а Эдит

Уже в снегу поет, сидит.

Симона улыбнулась Роме.

«Монтан, нас ждут на ипподроме».

И, повернувшися спиной,

Сказала громко: «Ив, за мной!»

И смех, и крики, шум и гром

Все ринулись на ипподром.

Сверкает снег и ржут кобылы,

Им вторят кони там и тут.

Друг другу улыбаясь мило,

Монтан с Симоною идут.

Копытом бьют по снегу кони,

Хрустя, звенит веселый лед,

Кнутом наездник тройку гонит,

Шанелью пахнет конский пот.

Был старт несложен и недолог:

Отвернут был ковровый полог,

И, чуть согнув изящный стан,

Уселся в сани Ив Монтан.

Симона, сев, надула губки,

Чуть показала нос из шубки.

Наездник крикнул коням «Эй!»

И тут пришел один жокей.

Аркадий Райкин, разбежавшись,

Остановился, запыхавшись,

Сказал: «Мороз морозит крепко,

А на Монтане — только кепка,

Полна хоть солнцем голова,

Но согревается едва.

Монтанчик, душка, милый чижик,

Возьмите мой московский пыжик!»

Утесов крикнул: «Лучше мой!

Я сбегаю за ним домой!»

Все сняли теплые ушанки

И тычут их Монтану в санки.

Монтан у Райкина берет.

Душа Аркадия поет.

«Монтан в ушанке, бога ради,

Взгляните, правда ничего?

Ведь это вылитый Аркадий!»

Сказала Рома за него.

Рванули кони в хлопьях снега,

Летит российская телега,

Скрипят полозья на ветру,

Охота всем войти в игру.

«А мы», — спросил Утесов…

……………..