Степан Чэпмен
НАШ СЪЕДОБНЫЙ ДРУГ
Во-первых, я должна рассказать вам про нашего управляющего. Весит он не меньше ста пятидесяти килограммов и состоит из равных частей сала и жира, — точь-в-точь наши гамбургеры, разве что гамбургеры ничего не весят. Самое омерзительное его обыкновение (если не считать того, что он заядлый курильщик, да еще заставляет нас, продавщиц, подбирать его окурки так, что он может заглядывать нам в форменные халатики — сверху, или снизу, или насквозь), так вот, самое отвратительное его занятие — это наливать по утрам на дюйм апельсинового соку в картонный стаканчик и добавлять на два дюйма водки. После двух таких порций он готов встретить новый день, прохлаждаясь в кладовой. «Нельзя забывать о пище телесной», — приговаривает он, забрасывая жареную картошку в свой жирный рот.
Но однажды он отложил завтрак, чтобы познакомить меня с новой девушкой. Предыдущая вынуждена была уволиться: она плохо переносила жару и к тому же перестала есть. На нее было жалко смотреть. Когда мы ввели в меню фишбургеры, это лишило ее последних протеинов, которые она все еще была способна усваивать. Она приходила на работу вся в подтеках туши, размазанной по опухшим векам. Она никак не могла завернуть пирожок своими маленькими ручками и все время сдувала упавшую на лицо прядь белокурых волос, чтобы отогнать запахи, носящиеся вокруг. Всех нас они доставали, но ее особенно. Наконец, как-то в полдень, в самую горячку, она швырнула свою шумовку с картошкой в бурлящий жир и побрела через служебный выход наружу, бормоча: «Огурцы — зеленые; кола — коричневая; мои волосы — белокурые. Я превращаюсь в чизбургер». Она даже не явилась получить расчет. Вообще-то и правда, наши халатики точно того же цвета, что и коробки, в которые мы пакуем еду, но я стараюсь об этом не думать.
— Это Труди, — сказал управляющий, положив на плечо новой девушки жирную руку. — Вы должны помочь ей освоиться.
Управляющий огладил галстук.
Труди подошла ко мне, осматриваясь вокруг. Я охотно признаю, что под ее накрахмаленным халатиком скрывались достоинства, которых я была лишена. Избыток плоти, который у меня приходился на ягодицы и бедра, у нее равномерно распределялся по телу. Черные волосы она стригла коротко, а веки красила в ярко-зеленый цвет.
— Я уже работала в закусочной, — сказала она. — Можете звать меня Королевой гамбургеров.
Уже тогда я поняла, что мы поладим.
Королева гамбургеров отлично сбивала коктейли, а клиенты были от нее в восторге. Мы вместе бегали на ланч в гриль-бар через дорогу и выработали секретный язык, позволяющий честить почем зря управляющего, одновременно выкрикивая заказы.
* * *
Это случилось как-то в самый разгар ночной смены. Оставшись в одиночестве, я терла шваброй линолеум, когда услышала, что кто-то скребется и скулит за дверью черного хода. Я высунулась наружу и ткнула шваброй в морду твари.
Существо с булькающим звуком проскользнуло у меня под рукой и плюхнулось на пол у жаровни. Оно походило на высокого жилистого человека, слепленного из подсохшего пережаренного фарша для гамбургера. Существо было одето в джинсы и грязную майку, толстые ноги были обуты в потрепанные кроссовки. Волосы напоминали картофельную соломку, а рот представлял собой ломтик лука, обмазанный по краям кетчупом. Глаза выглядели, как кусочки огурца, а носа не было вовсе.
Поскольку существо не двигалось, а лишь что-то бормотало, склонив набок маленькую голову, я загнала его шваброй в кладовую и захлопнула дверь на засов. Пусть с ним разбирается малый из утренней смены: я и так уже переработала.
Утром Королева гамбургеров должна была пойти в кладовую, чтобы взять картошку. Когда мы склонились над жаровней, обмениваясь новостями, она внезапно спросила:
— Видала, что у нас завелось в холодильнике?
— Гамбургер, — тут же ответила я.
Когда утренняя горячка кончилась, а менеджер впал в свою полуденную кому, мы пошли поглядеть на Гамбургер. Он скорчился в углу у канализационной решетки, обкусывая пальцы, из которых сочился сладкий сироп. Королева уставилась на него, уперев одну руку в бедро, а другой протерла глаза, да так, что на одном отклеились ресницы. Затем в поисках опоры рухнула на колоду для разделки фарша. Я вновь взглянула на существо, которое теперь копалось в картофельных волосах тонкими коричневыми пальчиками и ухмылялось довольной кетчуповой улыбкой.
— Что нам с ним делать? — спросила напарница, и ее хорошенькое размалеванное личико приняло скорбное выражение. — Я хочу сказать: мы же не можем просто взять и поджарить его?
— Полагаю, он может остаться тут в качестве нашего подмастерья.
Сама не знаю, почему я так сказала. Наверное, меня посетило озарение.
* * *
Существо оказалось покладистым и даже могло выполнять кое-какую простую работу: например, протирать шваброй пол. Мы его потихоньку выпускали, и оно с удовольствием копалось в мусоре или, прижимая лицо к оконному стеклу, наблюдало за проносящимися мимо автомобилями и что-то бормотало про себя.
Королева очень к нему привязалась. Когда надо было протереть стойки, она водила его к прилавку за ручку и даже позволяла усаживаться на стойку, а сама, прильнув к Гамбургеру, жаловалась на ублюдков-посетителей. Королева трепала его картофельную соломку на голове, говорила: «Ах ты, милашка», и, обняв за талию, отводила обратно в кладовую. Мне же оставалось лишь наблюдать за ними.
Днем Гамбургер торчал на складе и пересчитывал инвентарь, загибая пальцы и фальшиво напевая мелодии из рекламных роликов. Существо просачивалось повсюду с удивительной легкостью. Если я открывала склад, не постучавшись, то заставала его мастерящим себе убежище из картонных коробок. Особенно его привлекали ящики из-под фанты — именно там его можно было отыскать проще всего, если он укладывался поспать. Дружеский тычок в бок — и Гамбургер возвращался к работе, бормоча что-то и протирая слипающиеся глаза.
Мы даже купили ему новую майку. Но так и не уломали примерить ее. Гамбургер просто забился в угол и стоял там, прижав руки к бокам. Мы подумали, может, он стесняется, и вышли на пару минут, оставив его одного, но когда вернулись, Гамбургер был все еще в своих отрепьях. Я попробовала стащить их силой, но существо тут же обмякло с хлюпающим звуком, так что я оставила его в покое. На том месте, где бретелька слетела с плеча, я заметила глубокую вмятину. Оно немного похныкало, и