- 1
- 2
Вячеслав Сукачев Горькие радости
1
Вот они пришли и сели на развилке дорог. Теперь тянулись две черные ленты, и чем дальше, тем больше становилось расстояние между ними. Зачем расходятся дороги? Зачем они ищут себе другие миры и уводят туда людей? Впрочем, дороги об этом молчат, они гораздо скрытнее, чем думают о них беспечные и веселые люди, только начинающие свой путь. Это им, беспечным людям, кажется, что дорога лежит от пункта А до пункта Б. Так просто. Как, должно быть, смеются над этим дороги, в том числе и та, которая ведет от пункта А до пункта Б. И вот они сидели у самого устья двух дорог, тоненько вытекающих из светлого березнячка, за которым был их дом, и их деревня, и их речка, и их луга, замыкаемые высокими скалистыми хребтами. Они были не первыми и вряд ли будут последними. Они это знали. Знали еще раньше, чем пришли сюда, и еще раньше, когда не знали, что все-таки придут сюда. Так уж устроена жизнь. — А я приеду и напишу тебе… Ты жди. — Ты не расхотел ехать? — Там еще все только начинается. Меня должны встретить хорошо. — Мне вот возвращаться в четыре стены… Представляешь? — Ты только до осени потерпи. Я там разобьюсь, а все сделаю. — Дом-то… Эх, Колька, Колька… — Пойду, и ты иди. Не сиди и не жди. — То-то мне тогда змея приснилась. Длиннющая. А ты просыпаешься и говоришь, мол, поеду. Вот тебе и сон в руку. — Бабкины сказки. Ты поменьше слушай. — Ну да. Уже и заговорил. От дома версты не отошел, а уже заговорил. — Пойду… — Да иди. Иди! Чего встал? — Жалко. — Чего? — Пойду! И дорога, та, что налево, в буерак и по косогорчику, медленно всосала его. А она, Танька Охлопкова, сидела на земле, приглаживая ладонью желтую и пыльную придорожную траву. Такую же желтую, как его волосы, такую же упрямую, как он сам. Зачем уезжают люди? Когда все хорошо, когда все налажено и приобретено далеко не легкой жизнью — зачем? От дома, от жены, которой еще и двадцати не сравнялось, которая еще не налюбилась и не насмотрелась на тебя, — зачем? Шут его знает. Зачем-то уезжают. Блудные сыны всех веков и всех народов кочуют по земле. Может быть, в них, как в птицах, живет древний инстинкт? И идут они по тем местам, стремятся к тем уголкам земли, повинуясь неведомой силе инстинкта, велению памяти, по которым проходили их пращуры. Может быть, есть в них это, и мы, досконально изучив и описав инстинкты пернатых, совершенно забыли о собственных инстинктах. Как бы то ни было, а по пыльной дороге, налево, в буерак и по косогорчику, ушел человек, оставив на развилке двух дорог не то девочку, не то женщину с сухими глазами и высоким красивым лбом. Оставил!..2
«В четырех стенах, на семи ветрах». А половицы скрип-скрип. «Закручинилась, запечалилась». А капли из рукомойника тонь-тонь. «Ах ты, душечка, красна девица». А сердце по вечерам так да так. «Горемычная да судьбинушка». — Горюешь? — спрашивают. — С чего бы это? — не соглашается. — Не война, а вдовушка. — Идите вы… Под окном яблонька-дикушка. И загадала. Как появятся яблочки, так и быть письму. А пока ходила на работу, напустив челочку на высокий красивый лоб. Работа простецкая. В магазине за прилавком, у всех на виду, как комар на носу. «Сорок да сорок — рупь сорок? Папиросы брал? Нет. Плати два сорок». «Аршин — на кувшин, потянется — не лопнет». А и торговали же, если такие прибаутки остались. А тут: — Тетя Маша, с вас 1 рубль 91 копейка. — Как так? — Да так. — А ну считай еще раз. — Кило сахара — 90 копеек? — Ну. — Ложим. Пачка чая — 36 копеек? — Дальше. — Ложим. Пять пачек «Прибоя» — 60 копеек. — Да вроде. — Пять коробков спичек — 5 копеек? — Сколько всего-то насчитала? — Один рубль 91 копейку. — Вот незадача. А я дома подсчитывала, так у меня один рубль и 87 копеек выходило. А ну положи еще раз. Я что-то не уследила толком-то. — Кило сахара… А вечером тоска. Все переделано, сама ухожена и у окошка сидит. Смотрит. Закат сойдет, ночь наступит, луна появится, а она сидит, в окошко смотрит. — Ночи, словно в Сочи, любить да не оглядываться. Это Люся, Танькина подружка. Отчаянная девка. — Тань, ночевать пустишь? — Иди. — Да я не одна. — … А скучно-то как. И всю ночь — скрип-скрип, тонь-тонь, так да так. Тошно. Ждала двоих, а пришли трое. Не гнать же. Так вот и сели за стол.Говорила мама мне
про любовь обманную
да напрасно тратила слова…
3
Появились яблочки, и пришло письмо. Длинное. Танька весь вечер читала. Вначале сидела за кухонным столом, сдвинув в сторону посуду, потом перебралась в постель и там читала, с любопытством узнавая Колькины мысли. «Как мне думалось, — Колька писал, — так не получилось. Трактористов здесь до черта. Хоть собаками трави. Хожу пока в рабочих. Но ты ведь знаешь: я што задумал — учужу». И потом еще: «Вот ведь не целовал, когда можно было, а теперь хочется. Ты смотри мне…» Здесь Танька пропустила, презрительно поджав губы, а в самом конце прочитала: «Целую тыщу раз. Весь твой — Николай». Танька расслабленно откинулась на подушку, словно бог знает работу какую переделала, и счастливо задумалась. Почти не о Кольке, а так что-то — блажила. Потом прошептала: — Полудурок какой, целоваться схотелось. Потом закрыла глаза и уснула.- 1
- 2