Борис Слуцкий: воспоминания современников (Татьяна Александровна Бек) Страница 3 - Литвек

на платье.

Не за это, а так

отчего-то,

Не за это,

а просто

случайно

Мне девчонки шептали без счета

Свои тихие, бедные тайны.

Я слыхал их немало, секретов,

Что слезами политы.

Мне шептали про то и про это,

Про большие обиды!

О военных вдовах:

Она войну такую выиграла!

Поставила колхозы на ноги!

Но, как трава на солнце, выгорело

То счастье, что не встанет наново.

… … … … … … … … … … … …

Вот гармонисты гомон подняли,

И на скрипучих досках клуба

Танцуют эти вдовы. По двое.

Что, глупо, скажете?

Не глупо! Их пары птицами взвиваются,

Сияют утреннею зорькою.

И только сердце разрывается

От этого веселья горького.

О булочниках… О бане…

Там по рисунку каждой травмы

Читаю каждый вторник я

Без лести и обмана драмы

Или романы без вранья.

Особенность гражданской поэзии Слуцкого в том, что она глубоко лирична. У нас часто под видом гражданской поэзии печатаются рифмованные передовицы, фельетоны, авторы которых подражают интонациям Маяковского и располагают слова «лесенкой», или, наконец, псевдоэпические оды. Слово «лирика» в литературном просторечье потеряло свой смысл: «лирикой» стали называть стихи о любви. Такой «лирики» у Слуцкого нет; я не знаю его любовных стихов; может быть, он их никому не показывает, а может быть, еще не написал. Однако все его стихи чрезвычайно лиричны, рождены душевным волнением, и о драмах своих соотечественников он говорит, как о пережитом им лично. Пожалуй, единственное «любовное» стихотворение посвящено чужой страсти:

По телефону из Москвы в Тагил

Кричала женщина с какой-то чудной силой:

Не забывай! Ты слышишь, милый, милый!

Не забывай! Ты так меня любил! —

А мы — в кабинах, в зале ожиданья,

В Москве, в Тагиле и по всей земле —

Безмолвно, как влюбленные во мгле,

Вдыхали эту радость и страданье.

Политические темы Слуцкий передает все с той же личной взволнованностью. Когда с Запада надвигались тучи, вспоминая освобожденного советскими солдатами итальянца, он писал:

Чернявый, маленький, хорошенький,

Приятный, вежливый, старательный,

Весь, как воробушек взъерошенный,

В любой работе очень тщательный:

Колол дрова для поваров,

Толкал машины — будь здоров!

И плакал горькими слезами,

Закапывая мертвецов.

Ты помнишь их глаза, усталые,

Пустые, как пустые комнаты?

Тех глаз не забывай

в Италии.

Пожалуйста, их в Риме вспомни ты.

… … … … … … … … … … … …

Пускай запомнят итальянцы,

И чтоб французы не забыли,

Как умирали новобранцы,

Как ветеранов хоронили…

Есть у Слуцкого суровое отношение к долгу поэта и к его работе. В одном из стихотворений он сравнивает стих с солдатом, который идет в атаку. Он хорошо понимает силу искусства, даже когда (как многие его предшественники) хочет скрыть умиление иронией:

Шел фильм, и билетерши плакали

Семь раз подряд над ним одним,

И парни девушек не лапали,

Поскольку стыдно было им.

Стазами грустными и грозными

Они глядели на экран,

А дети стать мечтали взрослыми,

Чтоб их пустили на сеанс.

Как много создано и сделано

Под музыки дешевый гром

Из смеси черного и белого

С надеждой, правдой и добром.

Свободу восславляли образы,

Сюжет кричал, как человек.

И пробуждались чувства добрые

В жестокий век, в двадцатый век.

Может быть, иной критик, увидав слова «жестокий век», вздумает причислить Слуцкого к пессимистам? Такое за некоторыми критиками водится. Но ведь война не тема для «розовой библиотеки», показывать ее как парад бесстыдно, да и бесцельно — никто не поверит. Слуцкий знает цену победы, знает жертвы и беду народа. Но он мужественно смотрит вперед. Он гордится тем, что создано народом:

У Белорусского и Курского

Смотреть Москву за пять рублей

Их собирали на экскурсию —

Командировочных людей.

… … … … … … … … … … … …

Закутавшись в одежи средние,

Глядят на бронзу и гранит, —

То с горделивым удивлением

Россия на себя глядит.

Она копила, экономила,

Она вприглядку чай пила,

Чтоб выросли заводы новые,

Громады стали и стекла.

Встает естественно вопрос: почему не издают книги Бориса Слуцкого? Почему с такой осмотрительностью его печатают журналы? Не хочу быть голословным и приведу пример. Есть у Слуцкого стихотворение о военном транспорте, потопленном миной. Написал он его давно, а напечатано оно недавно в журнале «Пионер» после того, как его отклонили некоторые чрезмерно осторожные редакции. Вот отрывок из него:

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.

Лошади поплыли просто так.

Что ж им было делать, бедным, если

В лодках нету мест и на плотах.

Плыл по океану рыжий остров.

В море, в синем, остров плыл гнедой.

И сперва казалось — плавать просто,

Океан казался им рекой.

Но не видно у реки той края…

На исходе лошадиных сил

Вдруг заржали кони, возражая

Тем, кто в океане их топил.

Кони шли ко дну и ржали, ржали,

Все на дно покуда не пошли.

Вот и все. А все-таки мне жаль их —

Рыжих, не увидевших земли.

Детям у нас везет. Повесть «Старик и море» Хемингуэя выпустил в свет Детгиз, а трагические стихи о потопленном транспорте опубликовал «Пионер». Все это очень хорошо, но когда же перестанут обходить взрослых?..

Три года назад я закончил статью «О работе писателя» заверением, что мы находимся накануне расцвета нашей литературы. Некоторые тогда говорили, что я слишком строг к прошлому, хотя я и писал, что в предшествующие годы были созданы некоторые прекрасные книги. Другие считали мой оптимизм необоснованным. Достаточно заглянуть в толстые журналы, в альманахи, чтобы увидеть как ожила наша поэзия. Было бы несправедливым сказать, что проза не оправдала надежд: проза требует больше