Не заметили ли товарищи, что руки у Степана дрожат, глаза покраснели, зрачки расширились, грудь тяжело дышит? Не заметили ли они тяжелых капель, что скатились по его щекам, смешавшись с грязным потом? Раздались первый, второй, третий залпы, и враг замолчал. Колыбель детства рухнула.

— Вперед! — крикнул лейтенант ослабевшим от лихорадочной дрожи голосом. Танк, покружившись вокруг разрушенного дома и прочесывая пулеметным огнем дорогу, вышел на главную улицу. На другом конце улицы показались еще танки, а за ними пехотинцы-автоматчики.

Город уже наш.

В эту минуту произошло событие, весть о котором потрясла всех оставшихся в городе жителей. Вдруг издали взвыл снаряд дальнобойного орудия противника, зашипел ядовитой змеей и разорвался над башней танка. Машина сделала пол-оборота и осталась неподвижной. Она была похожа на героя, наповал убитого в яростном бою. На миг все смолкло. Из подвалов вышли старики, женщины, девушки и юноши. Танк окружили подоспевшие пехотинцы.

Бородатый сгорбленный старик, с изможденным, изжелта-бледным лицом, замахал руками и заголосил:

— Граждане! Люди добрые! Они первыми вошли в город, первыми!

Из танка вынесли погибших героев. Радист-пулеметчик, Иван Сорокин, был еще жив. Он открыл глаза, посмотрел вокруг угасающим взглядом и прошептал:

— Кто знал Степана Васильева? Он из этого города, наш лейтенант.

Бородатый старик рванулся к пулеметчику.

— Что ты сказал? Что?

Ему показали труп лейтенанта. Он без слов поцеловал сына в лоб, затем, увидев семенившую в толпе старуху, пошел ей навстречу, обнял и ласково попросил:

— Клавдия, голубка, пойдем в подвал. Тебе не нужно смотреть на убитых, пойдем.

Когда старик Лев Васильевич Васильев вернулся к трупу сына, на глазах у стариков, детей, женщин, бойцов и офицеров были слезы. Подняв дрожащую руку, он воскликнул:

— Не надо слез, граждане, люди добрые! Сын мой умер, чтобы жила Россия… — И, сжав руку в кулак, добавил: — Мой сын вернулся домой, как настоящий герой.

На его обнаженной руке синели набухшие жилы. Старик олицетворял собой грозную силу, страдание и жажду мести.

Танкистов похоронили с воинскими почестями. На гробе лейтенанта лежали осенние полевые цветы.

Лев и Клавдия Васильевы тихо плакали, стоя со склоненными головами над сыном-героем. Танк остался стоять в конце улицы как стальной памятник великим освободительным боям.

1943

(обратно)