Литвек - электронная библиотека >> Марк Твен >> Ненаучная фантастика >> Три тысячи лет среди микробов
Три тысячи лет среди микробов. Иллюстрация № 1

ПУТЕШЕСТВИЯ ПРИКЛЮЧЕНИЕ ФАНТАСТИКА


Три тысячи лет среди микробов. Иллюстрация № 2

Твен М. Три тысячи лет среди микробов (Приключения в микромире. Том IV). Пер. Л. Биндеман, М. Фоменко. Комм. М. Фоменко. — Б.м.: Salamandra P.V.V., 2014. - 162 c. - (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. LХ).


© Translators, 2014 © M. Fomenko, комментарии, 2014 © Salamandra P.V.V., оформление, 2014


Настоящая публикация преследует исключительно культурно-образовательные цели и не предназначена для какого-либо коммерческого воспроизведения и распространения, извлечения прибыли и т. п.


Три тысячи лет среди микробов. Иллюстрация № 3

ТРИ ТЫСЯЧИ ЛЕТ СРЕДИ МИКРОБОВ

Жизнеописание микроба с примечаниями, сделанными той же рукой семь тысяч лет спустя

Перевод с микробского Марка Твена

Предисловие
Произведение, предлагаемое вниманию читателя, — труд исторический, тем не менее я вполне полагаюсь на его достоверность. Каждая его страница — убедительное доказательство того, что автор добросовестно излагает голые факты, не приукрашивая их вымыслом. Такая манера изложения, возможно, утомляет читателя, но зато дает пищу уму, я испытываю удовлетворение при мысли, что просвещенная публика, давно пресыщенная фантазиями на исторические темы, не подкрепленными ни единым фактом, будет, наконец, вознаграждена. Из тысяч утверждений автора всего лишь два представляются спорными, и эти противоречивые утверждения (если их считать таковыми) вполне простительны, ибо обращает на себя внимание то, что автор сделал их с горечью и впоследствии раскаивался в своих словах. Если б не эти два недочета, весьма несущественные, разумеется, мне не пришлось бы просить читателя о снисхождении.

Переводчик


Я сохранил в переводе не только суть произведения, но и стиль автора. Сначала я исправлял и то, и другое, но потом отказался от этой затеи. Создавалось впечатление, будто я обрядил портового грузчика в смокинг и заставил его прочесть лекцию в колледже. Щегольской наряд сковывал его, безупречно правильный, изысканный английский язык в устах простолюдина звучал натянуто и неестественно, пожалуй — неприятно, холодно и безжизненно, я бы даже сказал — отдавал мертвечиной. И тогда я решил оставить автора в привычной для него одежде — рубашке и комбинезоне, — пусть лучше, по своему обыкновению, путается в словах. Пишет он неряшливо и многословно, все время отклоняясь от темы, с самодовольством, какого я доселе не встречал, а его неграмотность может вызвать разрыв сердца. Ничего не поделаешь, принимайте его таким, какой он есть.

Переводчик


Титульный лист рукописи — неправильный.


В этом никто не виноват — несчастный случай.

I
Маг допустил ошибку в эксперименте — в те далекие времена было невозможно достать настоящие чистые реактивы — и в результате превратил меня не в птицу, как собирался, а в микроб холеры[1].

Примечание (семь тысяч лет спустя)
Я пробыл микробом три тысячи лет (микроболет), когда приступил к этой повести. Сначала я намеревался для экономии времени и сил зафиксировать ее на механическом мыслефоне, но потом раздумал: а вдруг захочется коснуться чего-то личного? Впрочем, хочешь не хочешь, это придется сделать, так не все ли равно — обнародовать свою тайну в печати, и дело с концом, или доверить ее машине, которая раскроет ее любому негодяю, стоит ему повернуть ручку, — негодяю любой национальности, говорящему на любом языке? И я решил: напишу книгу на родном языке. Не так уж много суфласков[2] сможет ее прочесть, если она попадет им в руки; к тому же я начинаю забывать родной английский язык, и работа над книгой, несомненно, поможет мне освежить его в памяти. Б. б. Б.

II
Сначала я был недоволен своей судьбой, но это быстро прошло. Я заинтересовался тем, что меня окружало, мне захотелось поскорее все познать и освоиться в новой обстановке. По неведомым причинам я был прекрасно подготовлен к новому существованию — я сразу же прижился в новой среде, во мне заговорили инстинкты холерного микроба — его восприятие жизни, взгляды, идеалы, стремления, тщеславие, привязанности. Я так ревностно и страстно исповедовал идеи микробохолеризма, что превзошел в этом самих микробов холеры; уподобился нашим американским девушкам: не успеют выйти замуж за аристократа, как за неделю утрачивают демократизм, а за вторую — и американский акцент; я обожал весь микромир бацилл, бактерий, микробов, я отдал им весь жар своей души, — какой они могли вынести, разумеется; мой патриотизм был горячей их патриотизма, агрессивнее, бескомпромисснее, — короче говоря, я стал всем микробам микроб. Отсюда ясно, что я судил о микробах с их собственной точки зрения. В то же время я мог судить о них с человеческой точки зрения, и это обстоятельство вызывало ко мне особый интерес. И еще: я сохранил представление о человеческом исчислении времени, о человеческом периоде жизни и, вместе с тем, хорошо чувствовал микробское время, представлял себе их период жизни. В человеческом исчислении десять минут означало десять минут, а в микробском — год. В человеческом исчислении час означал час, а в микробском — шесть лет. В человеческом исчислении день означал день, в микробском — сто сорок четыре года. В человеческом исчислении неделя была неделей, в микробском — тысяча восемь лет. В человеческом исчислении год был год, в микробском — пятьдесят две тысячи четыреста шестнадцать лет. Пользуясь летосчислением микробов, я мог увидеть в колыбели нежное юное существо и проследить его судьбу до самой старости — секунду за секундой, минуту за минутой, час за часом; крошка расцветает, превращаясь в прелестную девушку, сочетается узами брака с боготворимым ею юношей; достойная мать семейства, она взирает с любовью на миллионы своих малышей, воспитывает в них честь и благородство, оплакивает миллионы деток, умерших в раннем возрасте, ликует на миллионах веселых свадеб своих более удачливых детей; вот и приближающаяся старость дает о себе знать дряхлостью и морщинами, и наконец ее, освобожденную от печали и бремени жизни, опускают на вечный покой в могилу, я благословляю ее и провожаю слезами прощания — все это за сто пятьдесят лет по микробскому времени и за двадцать четыре часа по человеческому.

Незадачливый маг ввел меня в кровь старой развалины — опустившегося плешивого бродяги. Зовут его Блитцовский[3], если он не