ярче». Ситуация развивалась по второму варианту, и, чувствуя слабость власти, будущие февралисты двинулись вперёд.

Безусловно, их вдохновляла и некая внешняя «злая» сила. Ведь кроме внутрироссийского аспекта заговора, был заговор международный, в котором главную роль сыграли британцы. Интересы Великобритании и крупного российского капитала практически совпадали. Британцы, как и русская буржуазия, были заинтересованы в том, чтобы Россия продолжала войну. Но буржуазия боялась русской победы: «Капитал стремился к власти, — писал генерал А.И.Спиридович. — Победа русской армии ему была страшна, так как она лишь бы укрепила самодержавие, против которого они боролись, правда, тайно, лицемерно». Так же, как и значительная часть русской буржуазии (и думцев), страшились русской победы, которая была не за горами, британцы. В то же время им нужно было, чтобы Россия продолжала войну. Решением этой дилеммы виделось свержение самодержавия и установление в России слабой, зависимой от британского капитала и британского истеблишмента республики. Британцев подстёгивал страх не только перед возможностью сепаратного мира России и Германии (на самом деле, к сожалению, маловероятного), но и контакты России с США, с перспективой переориентации русских с Великобритании на Америку. Тем более что была информация: Россия стремится выскочить из-под британского финансового пресса с помощью американского капитала.

На допросе 13 июля 1939 г. в НКВД известный масон В.А. Оболенский показал, что после разговора с Гучковым ясно понял: «Англия была вместе с заговорщиками. Английский посол сэр Джордж Бьюкенен принимал участие в этом движении, многие совещания проходили у него» (подч. мной. — А.Ф.).

Французская разведка считала, что британцы явно провоцируют революцию в России, чтобы кроме разгрома Германии добиться максимального ослабления России в будущие мирные времена. Согласно сообщениям французской разведки, после отставки британского агента влияния, министра иностранных дел России С.Д. Сазонова Британия «перестала играть роль хозяйки положения». Чтобы компенсировать это, она явно приняла сторону заговорщиков и спровоцировала революцию.

Настоящим прологом Февральского переворота или даже началом его ползучей фазы можно считать убийство в ночь с 16-го на 17-е декабря 1916 г. исключительно важной для царской семьи персоны — Распутина. Символичен состав убийц: князь Ф.Ф.Юсупов, думец В.М.Пуришкевич — из правых (верно заметил И.Л. Солоневич: катастрофа пришла в Россию не слева, а справа) и исполнитель-киллер капитан Райнер, который специально прибыл из Великобритании убить Распутина.

Историк русской армии Антон Антонович Керсновский писал: «Можно и должно говорить о происках врагов России. Важно то, что происки эти нашли слишком благоприятную почву. Интриги были английские, золото было немецкое, еврейское, но ничтожество и предатели были свои, русские. Не будь их, России не были бы страшны все козни преисподней». Кстати, то же самое можно сказать и о разрушении Советского Союза.

На последней сессии Думы, которая длилась с 1-го ноября 1916-го года по 26-е февраля 1917-го, мысли очень многих депутатов были заняты ожиданием дворцового переворота — он витал в воздухе. Дело дошло до того, что в самом конце декабря 1916-го года 16 великих князей дома Романовых провели тайную встречу, на которой признали необходимость устранить Николая II.

У российской части заговорщиков была ещё одна, помимо названных выше, причина торопиться: они опасались социального взрыва, движения снизу, настоящей революции. Гучков, да и не только он, говорил об организации дворцового переворота как о средстве упреждения-предотвращения революционного взрыва. Цели заговорщиков, писал в «Записках о революции» Н.Н. Суханов, были в таком кричащем противоречии объективным задачам революции в России, что «революция должна быть остановлена, обуздана, приведена к покорности, покорена под ноги великодержавности. Это дань частному, специфическому проявлению диктатуры капитала».

Странная на рубеже 1916–17 гг. возникла ситуация: небольшая группа самоуверенных незадачливых краснобаев, страшно далёких от народа и от практики управления, возомнила о себе бог весть что. Как в стишке: «Три мудреца в одном тазу пустились по морю в грозу». У заговорщиков, однако, подобно Буратино в «Золотом ключике», оказались коротенькие мысли. Никогда ничем не руководившие кадетские и прочие вожди мнили себя европейцами, а народ — азиатами, забыв, что в самодержавной России единственный европеец — правительство, каким бы оно ни было. На самом деле англоманы и англофилы, все эти набоковы-милюковы-гучковы, показали себя самыми настоящими — по их терминологии — азиатами, причём худшего, колониального сорта, заглядывающими в рот «белым сахибам» с Альбиона. А вот большевики, при всей их для многих несимпатичности, оказались, кто бы что ни говорил, европейцами, людьми длинных мыслей и длинной воли, потому-то они и победили — и февралистов, и белогвардейцев, и Запад. Таким образом, перед нами — четыре заговора: внутриклановый романовский, военный (генералы сыграют ключевую роль), буржуазно-масонский и британский. Агенты двух первых заговоров стремились к чисто дворцовому перевороту при сохранении монархии, двух вторых — к свержению монархии (самодержавия), но до поры не открывали карты, используя генералов втёмную.

«ЗАВТРА». И при этом они имели очень схематичные и примитивные подходы — и политические, и идейные.

Андрей ФУРСОВ. Поэтому их потом с лёгкостью вышибли из России.

С самого начала 1917-го года, несмотря на внешнее спокойствие, напряжение нарастало. Январь сменился февралём. По настоянию Алексеева, Николай II, «хозяин земли русской», как он себя называл, уехал в Ставку. Дважды в канун судьбоносных моментов Николай покидал столицу, позволяя кому-то убедить его сделать это. Первый раз это было в канун 9 января 1905 г., «Кровавого воскресенья», ставшего реальным, боевым началом революции — тогда прокатило. Второй раз — в канун Февральской революции. Этот второй раз стоил царю короны, а в конечном счёте — и жизни.

В складывающейся ситуации заговорщикам был нужен только повод. В середине февраля власти Петрограда решили ввести карточную систему, начались волнения. И вот здесь, как по заказу, в столице возникли перебои с хлебом. Железная дорога не работала, по чьему-то недомыслию часть питерских хлебопёков в феврале забрили на фронт. А в довершение всего некие купцы Левинсон и Лесман вместо того, чтобы продавать муку петроградцам, нелегально и втридорога стали продавали её в Финляндию. Здесь сработало всё