src="/icl/i/86/373386/img_7.jpg" alt="Виктор Борисов-Мусатов. Иллюстрация № 7"> Маки в саду. Этюд. 1894

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Молебен на станции железной дороги. Этюд. 1894

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Темы, за которые брался Те, не были созвучны ни темпераменту, ни мироощущению Борисова-Мусатова.

Еще удерживал Борисова-Мусатова в Петербурге Эрмитаж с его коллекцией классического искусства. Но внезапное обострение болезни позвоночника и настояния врачей вынудили его покинуть Петербург.

После отдыха в Саратове в 1893 году Борисов-Мусатов восстановился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. В училище он возвращался неохотно: по его мнению, там мало что изменилось. Из преподавателей только Василий Дмитриевич Поленов поддерживал искания молодого художника. «Никто, как Вы, не заслужили такого доверия в стремлении поддержать молодежь», - спустя годы писал ему в письме Борисов-Мусатов[¹ Письмо к Н.В. и В.Д. Поленовым от 1 9 декабря 1 904 года. - В кн.: Мастера искусства об искусстве. М., 1970, т. 7, с. 319.]. Но в 1894 году Поленов покинул училище, и на его место пришел Константин Савицкий, усмотревший в Борисове-Мусатове прямо-таки «опасного ученика». Но именно тогда его творчество приобрело подлинную самостоятельность.

Майские цветы. 1894

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Надо сказать, что в это время вокруг молодого живописца образовался круг единомышленников. Это художники Александр Шервашидзе, Владимир Российский, Николай Павлович и Николай Семенович Ульяновы, будущий режиссер Московского художественного театра Леопольд Суллержицкий, Юлия Игумнова и Елена Александрова, которая через десять лет стала женой Борисова-Мусатова. Все они всматривались в новации в искусстве, особенно следя за творческим развитием Серова и Коровина. А в феврале 1894 года Ге привез в Москву картину Распятие, которую показывал Борисову- Мусатову и его друзьям на частной квартире. Борисов-Мусатов был ошеломлен картиной, причем не только ее эмоциональным накалом, но и формальной стороной.

Интересы Борисова-Мусатова и его друзей не замыкались в области изобразительного искусства. Вместе с товарищами он бывал у своей соученицы Татьяны Львовны Толстой в доме в Хамовниках и беседовал с ее отцом. Однако взгляды на искусство Льва Толстого его не удовлетворяли, и он увлекся символистской поэзией, прежде всего, Константином Бальмонтом. Уже в своем раннем стихотворении 1893 года, посвященном памяти Ивана Тургенева, поэт создал образ, очень напоминающий образы зрелых полотен художника:

Дворянских гнезд заветные аллеи.

Забытый сад. Полузаросший пруд,

Как хорошо, как все знакомо тут!

Сирень и резеда, и эпомеи,

И георгины гордые цветут.

Затмилась ночь. Чуть слышен листьев ропот,

За рощей чуть горит луны эмаль.

И в сердце молодом встает печаль.

И слышен чей-то странный, грустный шепот.

Кому-то в этот час чего-то жаль.

[¹ На близость этого стихотворения Бальмонта к произведениям Борисова-Мусатова обратила внимание Аврил Пойман. -

См: А. Пойман. История русского символизма. М., 1 998, с. 57.]

Лето 1894 года Борисов-Мусатов опять провел в Саратове. Там его постигло горе: умер отец. Тем не менее он много работал и привез в Москву массу гуашей, из которых следует выделить Молебен на станции железной дороги, где традиционный повествовательный жанр сменился поисками лаконичного цветового и графического решения, этюды маслом и картину Майские цветы. В настроении и пластическом воплощении некоторых гуашей обнаруживаются переклички с творчеством французских мастеров группы «Наби». Учитывая, что к этому времени русский мастер не знал «набидов», можно полагать, что такой протосимволизм ранних вещей Борисова-Мусатова обусловлен духом времени, когда литераторы и художники, уходя от позитивизма, почувствовали, что самая заурядная реальность может таить в себе и загадочную сторону[² См.: ДВ. Сарабьянов. Борисов-Мусатов и художники группы «Наби». - В кн.: Д.В. Сарабьянов. Русская живопись XIX века среди европейских школ. М., 1 980.].

Как известно, импрессионистические и постимпрессионистические явления часто проникали в Россию почти одновременно, и это мы видим на примере работ Борисова-Мусатова 1890-х годов. Правда, в это время интерес к импрессионизму у художника явно преобладал, пример чему этюд Маки в саду, картина Майские цветы (обе - 1894). Из них наиболее интересен этюд Маки в саду. Солнечные лучи растворяют в себе растения, тени пишутся градациями голубого, лилового, синего. В этой работе усматривают знакомство с произведениями французских импрессионистов, считая, что Борисов-Мусатов мог видеть Стога Клода Моне на Французской промышленной выставке 1891 года в Москве. Возможно также, что репродукции с произведений импрессионистов показывала ему соученица по Академии художеств Марианна Веревкина[³ А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 27.]. Но нам кажется, что здесь налицо и влияние Константина Коровина.

Дерево. Этюд

Саратовский художественный музей

Переклички с коровинскими произведениями можно найти и в Майских цветах, однако в них улавливается и увлечение декоративными моментами, проявляющимися и в узорчатости цветущих вишневых деревьев, и в ритмическом обыгрывании чередования их крон со светлыми пятнами одежд девочек. В элементах декоративности можно видеть как бы предпосылки дальнейшей эволюции Борисова-Мусатова. Но в целом пока это еще чисто пленэрная, с явными импрессионистическими чертами работа.

В то же лето 1894 года произошло одно важное для Борисова-Мусатова событие. Он впервые гостил в старинной усадьбе Слепцовка в Саратовской губернии, написал там несколько этюдов, один из которых в почти неизмененном виде вошел в картину Гармония, одну из первых «усадебных» композиций мастера. Поэзия старины вошла в его душу.

Свои саратовские работы Борисов-Мусатов показал в конце 1894 года на XVII выставке ученических работ училища. И сразу же критикой был зачислен в «декаденты», как и все те художники, которые искали новых путей в искусстве. Тем не менее великая княгиня Елизавета Федоровна