Екатерина Асорина С бесплатным вас Новым годом!

Необходимое уточнение: рассказ написан на основе и под впечатлением реальных событий, произошедших некоторое время назад в одном, скажем так, из подмосковных городов

На следующее утро после новогодней ночи продовольственный магазин с игриво-немудреным названием «Три копейки — все дела!» опять приветливо распахнул свои гостеприимные двери, и на его пороге, разукрашенном по случаю продолжающихся новогодних праздников искусственными еловыми лапами и весело мигающими гирляндами, появился первый посетитель. Им оказался настороженно-хмурый, неаккуратно выбритый мужик, одетый в мешковатый костюм, нейлоновую, когда-то чистую рубашку и черный похоронный галстук на резиновой пристежке, какие в памятные времена советские люди привозили с черноморских курортов и незаслуженно пренебрежительно называли «селедками». За спиной у мужика угадывался довольно внушительных разме ров туристский рюкзак, чей замызганно-потрепанный вид должен был напоминать окружающим, что «здесь вам не равнина, здесь климат иной…» Сурово поджав малокровные губы, мужик с настороженной робостью посмотрел на рекламный щит, рекомендовавший решительно и бесповоротно покупать колбасу и другие мясные изделия, производимые в славном городе Егорьевске, плотоядно облизал губы, перевел взгляд на торговые полки, внимательно посмотрел на кассиршу, потом перевел взгляд на охранника.

— Тебе чего, Санта Клаус-Сизый Нос? — шутливо-глумливо поинтересовался охранник. Звали его Шуриком, обладал он веселым нравом, лицо было плоское и квадратное, с большими румяными ушами и несерьезными веснушками на неприлично толстых щеках. В данный момент Шурик испытывал состояние глубокого душевного оскорбления: администратор магазина, уважаемый господин Папуасов, сделал ему, Шурке, строгое внушение за не совсем тактичное обращение с одной из покупательниц. Тот во всеуслышание обозвал ее старой проституткой. Ну, какая же она старая? Она еще очень даже ничего! Он был, конечно, прав, но… Запомните, Александр, строго и нравоучительно сказала эта гладкая административная скотина, мы живем уже в двадцать первом веке, и давно и безвозвратно расстались с нашим позорным социалистическим прошлым. Поэтому зарубите себе на своем подозрительно сизом носу главное правило цивилизованной торговли: покупатель — всегда — прав. А почему он прав? Правильно, потому что плотит. А вот для того, чтобы вы это покрепче запомнили, я наказываю вас, Александрус, денежным штрафом в размере одной тысячи российских рублей и еще раз напоминаю: сейчас не союз нерушимый республик свободных, поэтому никаких выговоров и лишения профсоюзных путевок не будет. И если подобное неуважение к чужому кошельку повторится еще раз, то вы, Шурилло, с моей и божьей помощью окажетесь на улице, пополнив ряды местных безработных и, таким образом, теоретически став нашим потенциальным покупателем, который что? Правильно: всегда прав. Все. Иди, сторожи! И улыбочку, улыбочку не забывай демонстрировать!

— Я весь во внимании, гражданин, — вспомнив этот памятный разговор, поправился Шурик и этак дружелюбно осклабился. Дескать, ну и чего? Какие проблемы? Похмелиться решил после бурной ночи? Что ж, святое дело. Всегда рад за вас, алкашей.

Гражданин простужено шмыгнул носом, еще раз недоверчиво взглянул на него, потом на кассиршу, после чего сердито засопел и полез в карман. Вскоре достал оттуда сложенный вчетверо, помятый листок из ученической тетради и очки на резинке от трусов вместо дужек.

— Главный вход, пятый этаж, дверь номер два… — близоруко наклоняясь к своему манускрипту, прочитал он. — Так?

— Абсалутна, — небрежно грассируя, кивнул Шурик и снова вспомнил недавнюю сцену в кабинете. — Все правильно. Пожалуйста. Будьте любезны. — Все же не удержавшись, он брезгливо сморщился и добавил: — Извиняюсь, гражданин, вы, конечно, как всегда, совершенно правы. Но чем это от вас так мерзко воняет? Сил нет нюхать эти ваши «Шанель номер пять»! Хотя вы, конечно, еще раз повторяю, правы хоть куда!

— Так эт не я воняю! — неожиданно просиял мужик. — Эт рюкзак! На свалке нашел. А пахнет, так что ж? Я в ем обрат с фермы для поросенка носил! Он тогда еще больше вонял! Значит, этот магазин? Продуктовый? И колбаса есть?

— Есть! — снова поморщился эстетический Шурик. — Продуктовый. Мы всегда рады нашим покупателям. Всяким. Даже таким, как ты.

И, еще раз удостоив вонючего чмошника вежливо-презрительным взглядом, отвернулся к пышнотелой, блондинистой кассирше-Снегурочке, обладавшей такими откровенно-вызывающими сексуальными формами, что к магазинной двери впору было прикрепить предупреждение: «Вход только для взрослых и только с закрытыми глазами».

Мужик же, пробормотав себе под нос что-то невнятное, вроде «прости мя, Господи», стащил с ноги такой же старый, как и он сам, кирзовый сапог, потом вздохнул и, поднатужась, освободился от второго. Затем снял носки, за которыми последовали костюм, рубашка, галстук, майка… Наконец, оставшись в выцветших, ситцевых, вытянутых до худющих синих колен красноармейских трусах, он осторожно-тактично кашлянул в кулак:

— Куда итить-то?

Шурик надменно повернулся и, оторопев, замер. С его живописных щек тут же слетел жизнерадостный румянец, веснушки моментально побледнели.

— Эт ты чего? — удушенным голосом произнес он. — Зачем это в трусах-то?

— А Василь Фомич сказал, что в трусах можно не снимать, — не совсем правильно стилистически, но вполне понятно по-человечески ответил мужик и яростно почесал правую подмышку.

— Да… ты… вы… это… — переклинило «охранялу». — Ты это, вы зачем? Почему? И чего тут вообще?

— Чего? — удивился мужик. — За колбасой пришел. На продолжение Нового года, то ись.

— А растелешился чего?

— Как это чего! — рассердился мужик, нагнулся над положенным на отопительную батарею пиджаком и снова достал тетрадный листок: — Вот! Главный вход. Правильно?

— Ну, — кивнул Шурик, так и не придя в нормальное сознание от вида этого отвратительного, порочащего человеческое достоинство стриптиза.

— Гну! Пятый этаж. Дверь номер два. Чего тебе еще-то?

— А тебе? — раскипятился наконец охранник, вдруг непростительно позабыв главное правило цивилизованной торговли. — А? За каким… лохмотья свои вонючие здеся развесил проветривать? В баню, что ли, приперся, чмошник неумытый? — и замахал руками по воздуху: — Ну и вонизьм! Ты когда последний раз мылся-то, турок?

— На Пасху! — не растерялся мужик. — А чего? У нас же