Михаил Ефимович Штительман
Повесть о детстве

МИХАИЛ ШТИТЕЛЬМАН

Михаил Ефимович Штительман родился в 1911 году в городе Одессе. Детство свое он провел на юге, знал Украину, хорошо знал и любил Ростов-на-Дону — этот шумный, веселый трудовой город.

В Ростове-на-Дону было много студентов, много рабочей молодежи. Еще во время первой пятилетки М. Штительман начал работать на заводе. Город строился, с каждым годом делался все более красивым.

Михаил Штительман был верным сыном своего города. Это особенно сказалось в его журналистской работе. Заметки и статьи в газетах, которые он писал, переросли в рассказы. Они были наполнены большими человеческими чувствами, посвящались темам любви и дружбы и вскоре обратили на себя внимание молодых читателей..

Печатался Михаил Штительман в газетах «Ленинские внучата», «Большевистская смена», «Молот», в альманахе «Литературный Ростов», в журнале «Костер».

Первая книга рассказов молодого писателя «Сын родился» вышла в 1934 году; она встретила сочувственные отзывы читателей и литературной критики. Через два года вышла в свет его следующая книга — «Рассказы о друзьях». Так Михаил Штительман пришел в литературу. Но он не избрал для себя «вольные литературные хлеба», а продолжал работать в газетах. Был секретарем редакции комсомольской газеты «Большевистская смена». Перед войной работал в областной газете «Молот». В это время он и написал свою лучшую книгу — «Повесть о детстве». Ее главный герой. Сема — Старый Нос, немного наивный я очень симпатичный мальчик. Детство Семы и его друзей — основная канва этой талантливой книги.

Когда появилась первая часть «Повести о детстве», мы, друзья Михаила Штительмана, чувствовали себя именинниками. Всех нас подкупил его легкий, тонкий юмор, его любовь к человеку, какой-то особый, может быть иногда чуть грустный, взгляд на своих героев, которые выходили в большой, новый, недавно открытый мир.

Тираж «Повести о детстве» быстро разошелся. Книга получила единодушное признание юных читателей.

Помнится, как Михаил Штительман приходил в ростовское отделение Союза писателей с письмами своих молодых корреспондентов. С искренний удивлением он спрашивал нас: «Слушайте, неужели моя книга нравится? Ведь я же ничего не прикрашивал, я старался писать очень просто, старался только передать жизнь моих маленьких героев». Он говорил это с неподдельной скромностью; у него всегда были немного удивленные, открытые, честные глаза.

Позже Михаил Штительман написал вторую часть «Повести о детстве». Она была также хорошо принята читателями.

«Повесть о детстве» открыла нового писателя, и мы верили, что он принесет еще много радостей читателям.

Но наступила Великая Отечественная война. 26 июня 1941 года Михаил Штительман с группой ростовских писателей эшелоном отправился на Западный фронт. Здесь он работал в армейской газете «К победе». Это было трудное и тяжелое время — июль и август 1941 года. Вспоминается сейчас наш Михаил — в больших сапогах, в несколько не по росту сшитой военной форме, в железной каске. Вспоминаются и осенние смоленские леса…

Михаил Штительман был секретарем нашей армейской редакции, ее душой. В сложной фронтовой обстановке, в землянке, в лесах, в трудную пору отступления под бомбежками и орудийным обстрелом он всегда был мужественным, собранным человеком, не испытывал никогда растерянности и страха. Таким он оставался и в те часы, когда редакция газеты превращалась во взвод пехоты и занимала рубеж обороны.

С тех пор прошло много лет. Наш друг и товарищ — писатель Михаил Штительман в 1941 году погиб. Его смерть — тяжелая потеря для всех, кто знал этого чистого человека и талантливого писателя-коммуниста. Но как хорошо, что его «Повесть о детстве» осталась в советской литературе, повесть о пытливых годах детства, о кипучей юности, — книга, написанная рукой настоящего писателя.

Анатолий Софронов

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОТЦУ МОЕМУ ПОСВЯЩАЮ

СЕМА — СТАРЫЙ НОС

Все люди живут по-людски, только у одного Семы не жизнь, а сплошное мучение. Конечно, он взрослый человек, понимает, что — почему, но уж слишком много у него забот. Подумайте только, вот сейчас бабушка Сарра уж наверняка ищет Сему. Вообще эта бабушка — минуты она не может прожить без него, как будто он дает ей воздух. Сема — туда, Сема — сюда, все Сема!

Надо принести дров со склада — Сема; надо натаскать воды на кухню — Сема; надо развести самовар — Сема; надо дедушке принести шкалик — Сема; надо занять у соседки стаканчик крупы — кто бы вы думали? — тоже Сема! Просто голова кружится. И хорошо, если бы все говорили: Сема — это золотой мальчик; хорошо, если бы все были им довольны, — тогда можно терпеть. Но нет же, его еще ругают! Легче выучиться талмуду, чем угодить бабушке. Каждый день его ругают: он весь в папу, он минуты на месте не стоит, он не уважает старших, у него ветер в голове, и — мало этого — он еще вдобавок… Старый Нос. Да, да, Старый Нос!

За что же дали Семе это дурацкое прозвище? Шагу не может он ступить по местечку, только и слышит: «О, Старый Нос идет!» или «О, Старый Нос уже все знает!» У других мальчиков тоже есть прозвища, но такого нет ни у кого.

Мальчика Пейсю прозвали Вруном; так ему и надо, потому что Пейся всегда что-нибудь придумывает. Он, например, выдумал, что его папа, мясник Шлема, поставляет мясо к царскому двору. Кто поверит этому шарлатану? Может быть, завтра он придет и скажет, что царь звал Шлему пить кофе или кушать котлеты.

Пейся-Врун. И никак его иначе не назовешь. Еще какой врун! Вчера Сема встретил на улице Пейсю. Пейся нес какой-то сверток и с таинственным видом прошел мимо. Но Сема не может его пропустить, не узнав, что у Пейси в свертке. Он останавливает Пейсю и спрашивает:

— Куда ты летишь, что у тебя в свертке?

— А тебе, Старый Нос, все нужно знать?

Семе очень тяжело слышать такие противные слова, но он не может уйти, не узнав, что в Пейсином свертке.

— Ты, наверно, был у отца? — допытывается Сема, и глаза его блестят от радостного возбуждения.

— Я был на станции, я там получал груз! — с гордостью отвечает Пейся и тычет пальцем в таинственный сверток.

— Груз? — повторяет Сема. — А ну покажи!

— А ты никому не скажешь?

— Никому.

— А побожись!

— Чтоб я так жил!

— Еще!

— Пусть у меня руки отсохнут!

— Еще!

— Чтоб у меня