жизнях.
Ни усилия природы, которая сотворила их, ни величие идеи, ни стечение счастливых обстоятельств, раскрывшее богатство их внутренней красоты, — ничто уже не могло спасти их, как не могли спасти «Накопление капитала», и направленные против войны воззвания, и тихие слова, дошедшие из тюремных камер; ни знание Баха («Вы непременно должны послушать «Страсти по Матфею». Ноты у меня были в военной тюрьме. Я играла эту вещь прежде. Не совсем легко разобраться — контрапункт и фуга. Сразу же с первой фразы: восьмиголосый хор и ведущая мелодия в контрапункте. Как только разглядишь волшебное сплетение, пьянеешь»), ни увлечение Гуго Вольфом («Ах, Сонечка…»), ни любовь к человеку и ко всему живому, к поэзии и цветам. Они были обречены.
Перевод И. Березенцевой.
4
Из протокола допроса обвиняемых: — У меня есть еще несколько вопросов относительно удара прикладом. Насколько серьезной вы считали рану? — Вовсе не считал серьезной. Потому что он подался вперед, схватился руками за рану и только сказал: «Надо же, кровь». — Вы ожидали, вероятно, что он скажет: «Меня убили»? — Не знаю._____
— Я хотел бы просить обвиняемого ответить на вопрос, почему он стрелял. — Потому что главный стрелял. А я-то что же?_____
— Куда вы целились? — Я просто старался не промахнуться, не целился, я стрелял наугад. — На каком расстоянии вы находились, когда стреляли? — Примерно как сейчас от круглого стола. — Сколько это, по-вашему, метров? — Думаю, не больше пяти.5
Когда женщину выводили из отеля, стоявший на посту егерь Рунге по приказу капитана Пабста три раза изо всей силы ударил ее прикладом по голове. Женщину поволокли в машину. Она не подавала признаков жизни. Как только автомобиль тронулся, в него вскочил неизвестный, выстрелил потерявшей сознание в висок, на ходу же выпрыгнул и скрылся в подъезде отеля. Солдат Секкер нашел на тротуаре туфлю женщины и сберег ее как трофей. Так написано и так надлежало пострадать ей.6
Убийцы остались безнаказанными. Один из них отсидел несколько недель под домашним арестом. Другой получил два года тюрьмы. Но тайком ему передали паспорт. Он скрывался некоторое время в Голландии, а вскоре, спустя два-три месяца, его амнистировали. Пока убийцы находились в тюрьме под следствием, двери их камер были день и ночь открыты для посетителей. Они принимали дам и шампанское. А вечерами следователи и подсудимые встречались иногда у бара «Колибри». Вот как сообщала о процессе одна из газет:«Вскоре после девяти часов появились обвиняемые. На скамью подсудимых их провели не как обычно, а через судейскую комнату. Сияющие, они шли по залу, расточая улыбки, нацепив ордена на грудь».Вот как оно обернулось. Такой стала наша жизнь. Они были подсудимые, а вышли из комнаты судей. Они шагали, а мы лежали на земле. Они смеялись, а мы должны были молчать. Они получали награды, а мы — невидимые раны. Полстолетия пролетело, а мы все спрашиваем себя: почему? Ночью, во сне, я часто вижу себя возле дома, где жил когда-то маленьким мальчиком и от которого теперь не осталось и следа. Что-то властно тянет меня туда. Я взрослый, но в то же время будто еще тот мальчик. Кажется, опять январь, но воздух мягкий, пропитанный дождем, над мокрым асфальтом клубится туман. Невыносимо ярко горят свечи каштанов. Вокруг ни души, ни звука. Как только я ступаю на тротуар, от отеля «Эден» бесшумно — не слышно даже шуршания шин об асфальт — отъезжают две машины. Одна за другой они скользят мимо меня; позади обоих шоферов первой машины я замечаю одетого во все темное человека с усами. Он потерял свое пенсне, да оно ему теперь и ни к чему; глаза его закрыты. По губам, которые беззвучно шепчут что-то, я читаю: надо же, кровь. Машина медленно проезжает по мосту и исчезает. Приближается второй автомобиль, в углу его я замечаю женщину, она неловко привалилась к спинке сиденья, лицо ее белее мела, глаза тоже закрыты, густые, распущенные волосы прядями свисают на лоб и лишь наполовину прикрывают дырку в виске, откуда струйкой сбегает кровь. Легким движением руки женщина подает мне знак. Туман неожиданно сгущается, автомобиль сворачивает влево, в направлении набережной Люцовуфер. Ему осталось проехать всего каких-нибудь двести метров.
Перевод И. Березенцевой.