буркнул Маркиз. — И четыре глаза лучше, чем два.

— У тебя вроде было какое-то шикарное пальто?

— Было.

— И куда же оно делось?

Маркиз промолчал. Потом решительно заявил:

— Я передумал. Идём в Шепердс-буш.

— Как хочешь, — ответила девчонка. — Мне всё равно. Только я тебя подожду снаружи.

— Умница девочка.

— У меня имя есть, — напомнила она. — Я Ниббс. Знаешь, почему я стала проводницей? Это целая история. Хочешь, расскажу?

— Не особенно, — пробормотал Маркиз. Он был не в настроении попусту болтать, а девчонке уже хорошо заплатил. — Пройдёмся в тишине, если ты не возражаешь.

Ниббс кивнула и замолчала. Они дошли до конца туннеля, спустились по лесенке из металлических колец, вделанных в стену. Только на берегу Мортлейка^[5], огромного подземного Озера Мертвецов, зажигая свечу, чтобы дать сигнал лодочнику, Ниббс заговорила снова.

— Крепостным проводникам люди верят больше. Крепостные куда попало не заведут.

Маркиз буркнул только «угу». Он соображал, как вести себя в Шепердс-буш, просчитывал ходы и выходы. Трудность была в том, что предложить пастухам ему было нечего.

— Один раз заведёшь — потеряешь работу, — продолжала болтать Ниббс. — Вот что значит быть крепостным.

— Знаю, — бросил Маркиз. Попался же ему на редкость надоедливый проводник. Одна голова хорошо, а две лучше только при том условии, что вторая помалкивает. А эта мало того что трещит без умолку, так хоть бы что новое сказала.

— Меня закрепостили, — сообщила Ниббс, — на Бонд-стрит.

И она показала цепочку на запястье.

— Что-то лодочника не видно, — заметил Маркиз.

— Скоро приплывёт. Ты смотри в ту сторону, как увидишь, покричи ему. А я тут покараулю. Не пропустим.

Они стали вглядываться в тёмные воды Тайберна^[6]. Ниббс подала голос:

— Я ещё маленькая была, а родители меня уже учили на проводницу. Они говорили, что только так можно восстановить честь.

Маркиз обернулся к девушке. Она держала свечу перед собой, на уровне глаз. «Вот и приплыли», — подумал Маркиз. Только сейчас он понял, что надо было слушать девчонку внимательно с самого начала. «Теперь всему конец».

— Кто ты, Ниббс? Откуда ты родом?

— Там, откуда я, тебе больше не рады, — ответила девушка. — Я рождена и воспитана верноподданной Слона и Замка^[7].

Тут что-то с размаху ударило Маркиза по затылку. В глазах у него вспыхнуло и потемнело, он рухнул на землю и больше ничего не помнил.

* * *

Маркиз Карабас не мог шевельнуться. Он лежал на боку со связанными за спиной руками.

Он был без сознания. Теперь пришёл в себя. Но если его похитители пока этого не заметили, не стоит их разочаровывать, решил Маркиз. Он чуть-чуть приподнял веки и попытался что-нибудь рассмотреть через щёлочку.

— Не придуривайся, Карабас, — раздался низкий скрипучий голос. — Меня не проведёшь. У меня большие уши. Я слышу твоё сердце. Открой глаза как следует, проныра. Будь мужчиной.

Маркиз узнал голос, но очень надеялся, что ошибся. Он открыл глаза и увидел ноги. Человеческие босые ноги. Пальцы были плотно сжаты, а кожа — красно-коричневого цвета. Знакомые ноги. Увы. Так и есть.

Какая-то часть его сознания ругалась на чём свет стоит. Темпл и Арка!^[8] Ниббс ему говорила, а он ушами хлопал. Но даже злясь на собственную рассеянность и глупость, Маркиз нашёл в себе силы выдавить улыбку.

— Что ж, это в самом деле честь, — прохрипел он. — Однако не стоило так утруждать себя организацией нашей встречи. Одно слово Вашей светлости, что Вы желаете меня видеть, и я бы сразу…

— …улепётнул со всех своих тонких ножек в противоположном направлении, — ответил хозяин красно-коричневых ног. Он вытянул свой длинный, гибкий, сине-зелёный хобот и перевернул Маркиза на спину.

Маркиз стал потихоньку тереть верёвку на запястьях о бетонный пол.

— Вовсе нет. Совсем даже наоборот. Словами не описать, как я рад оказаться в Вашем толстокожем обществе. Могу я нижайше просить развязать мне руки, дабы я мог приветствовать Вас, как подобает… э-э-э… Вашей слоновости?

— И не подумаю, учитывая, с каким трудом мне удалось тебя поймать, — ответил его собеседник. У него была зеленовато-серая слоновья голова и острые бивни, на концах вымазанные чем-то бурым. — Видишь ли, когда всё выяснилось, я поклялся, что ты будешь у меня вопить и молить о пощаде. И ещё я поклялся, что на все твои мольбы отвечу «нет».

— Ничто ведь не мешает ответить «да», — заметил Маркиз.

— Мешает, — отрезал Слон. — Попрание законов гостеприимства непростительно.

Маркиз взялся украсть у Слона дневник и доставить его Виктории в дни далёкой молодости — своей и всего этого мира. Слон был злобен и спесив, ни разу в жизни не проявил великодушия, к тому же у него начисто отсутствовало чувство юмора. Маркиз Карабас считал, что Слон просто-напросто глуп и вряд ли сообразит, какое отношение он, Маркиз, может иметь к пропаже дневника. Это было давно — с тех пор Карабас заметно поумнел.

— И все эти годы Вы воспитывали проводницу, на тот маловероятный случай, что я её найму, и тогда она меня предаст? — подытожил Маркиз. — Что же Вы так близко к сердцу всё принимаете.

— Ты меня плохо знаешь, — ответил Слон. — Это ещё мягкие меры с моей стороны. И воспитанием проводницы я не ограничился.

Маркиз попытался сесть. Слон толкнул его ногой обратно на пол.

— Проси пощады, — приказал он.

Ну, это было нетрудно.

— Пощадите! — воскликнул Маркиз. — Прошу! Умоляю! Явите великий дар милосердия! Не подобает ли могучему Слону, властителю сей земли, снизойти к тому, кто не достоин стереть пыль с его великолепных пяток…

— Что-то я не пойму, — сказал Слон. — Ты издеваешься надо мной?

— Боже упаси. Ни в коем случае. Я абсолютно серьёзен.

— Теперь вопи, — велел Слон.

Не так-то легко вопить, когда ещё не зажило перерезанное горло, но Маркиз Карабас старательно тянул ноту как можно дольше, как можно громче и как можно жалобнее.

— Даже вопишь ты издевательски, — заметил Слон.

Из стены торчала большая чёрная чугунная труба. На трубе был вентиль. Слон налёг на него, повернул, и из трубы закапала жидкая грязь, а потом тонкой струйкой полилась вода.

— Дренажный слив, — пояснил Слон. — Так вот. Я плачý по счетам, Карабас. Ты ловко скрывался все это время, с тех пор как перешёл мне дорогу. Поскольку свою жизнь ты хранил в надёжном месте, не было смысла что-то предпринимать. У меня свои люди по всему Под-Лондону: те, с кем ты ел за одним столом, ночевал под одной крышей, шутил шутки и даже как-то раз переспал