других людях с ограниченными возможностями Ливнев не дождался. Те четыре места, что были выделены вроде бы как для инвалидов, в данном конкретном автобусе оказались беспардонно оккупированы тремя немолодыми, нестройными и совсем не красивыми тетками, а также долговязым пареньком лет шестнадцати. Собственно, именно на этого, последнего, и устремились три выжидающе-недовольных взгляда, тонко намекавших, что не грех было бы уступить. Только вот парнишка намек проигнорировал — видимо, тот оказался для него слишком тонким.
Вздохнув, Ливнев не стал дожидаться милостей от других пассажиров и до первой остановки проехал стоя, привалившись к стене. Потом освободилась пара мест, одно из которых Андрей с облегчением занял. Да так и катался не меньше получаса, поглядывая в окно и посматривая на мелькавшие снаружи уголки родного города.
Сверкали на солнце стеклопластиком и покрывавшим стены мрамором новые здания — дети застройки последних лет. Здания постарше немного портили вид кое-где облупившейся краской, но чаще стыдливо прятались за заборами и скопищами ровесников-деревьев. А в итоге автобус занесло в район неприглядных бетонных коробок. На улицу Белого Кролика, как гласила надпись на остановке. Не самый приятный район. И не самый безопасный — особенно для инвалида.
Но именно по прибытии автобуса на эту остановку у Ливнева возникло подспудное желание сойти. Причина? Ее учитель не видел, как, впрочем и до того не видел серьезных оснований отправиться в путешествие по городу. При попытке же проигнорировать странный и назойливый позыв, в сердце резко кольнуло. А сиденье под Андреем, до сих пор казавшееся довольно мягким, стало ощущаться как до жути неудобное. Словно усеянное канцелярскими кнопками или мелкими камнями.
Так что пришлось Ливневу со всей доступной ему поспешностью устремиться к выходу. Окликнув, разумеется, водителя, чтобы вновь его подождал.
«Ну? И что теперь? Что я вообще здесь делаю?» — задавал сам себе вопросы Андрей, выйдя из автобуса, который уже поехал прочь. Дома, высившиеся вокруг, выглядели мрачно и безлико. Ковыляя, Ливнев обогнул два таких дома, бестолково озираясь и не в силах взять в толк, что он надеется здесь найти и где это что-то находится.
На серой как туча стене красовалась свежая надпись ярко-красной краской: «Expansa — навсегда!!!» Возле одного из подъездов сидели два юнца и девчонка примерно одного с ними возраста. Все трое попивали пиво из металлических банок и вполголоса переговаривались о чем-то своем. Неподалеку, совсем рядом со здешним жалким подобием детской площадки какой-то угрюмый немолодой мужик выгуливал суетливую лохматую собачонку. Еще кто-то пытался завести видавший виды автомобиль. Тот в ответ разрождался сериями кашляющих, стонущих и скрипучих звуков, сквозь которые пробивались «ля-ля тополя» — отзвуки какой-то поп-белиберды из магнитолы.
Ничего особенного, короче говоря. Подобных сценок из жизни горожан хватало везде — включая тот двор, на который выходили окна квартиры Ливнева. Так неужели стоило ради этого тащиться через полгорода?
Окропив подножье железной детской горки, собачонка потрусила дальше. Хозяин нехотя устремился за ней. Один из юных любителей баночного пива не сдержался — изменил принятому в их компании этикету и повысил тон. Вскрик его при этом, как и следовало ожидать, содержал нецензурную брань. Несчастный владелец допотопного автомобиля наконец-то смог завести его и теперь погнал в сторону улицы. Тогда как в противоположную сторону двигалась, соответственно, приближаясь к Ливневу, другая машина. Новенькая, желтая, блестящая. Такси, судя по шашечкам на крыше.
Остановилось такси возле одного из подъездов. Дверца приоткрылась, и наружу выбрался небольшого роста худенький паренек в джинсах и осенней легкой куртке. Не школьник, скорее, студент. Студент! А разъезжает на такси. То есть, вероятнее всего, какой-нибудь мажор, тратящий родительские деньги на учебу, на увеселения и на такие вот способы облегчить жизнь. К подобной публике Ливнев относился с почти инстинктивной неприязнью. Самому-то ему сроду милостей с небес не падало. Всего приходилось добиваться, прилагая уйму сил… а часто, увы, не добиваться.
Зачем-то подойдя поближе и присмотревшись к пассажиру такси, Андрей понял, как обманули его собственные глаза. Как жестко обманули! Ибо на мажора тот парень не походил вовсе. Да и парнем назвать его было сложно: приехавший оказался мужиком зрелым. Немногим моложе Ливнева, пожалуй. Отец семейства — и вовсе не щуплый и невысокий. Отнюдь: здоровенный такой детина, и повыше Андрея, и поплечистее. Даром, что учитель-инвалид и сам был немаленького роста. И телосложенье имел вовсе не хрупкое.
В какой-то момент детина встретился с Ливневым взглядом… и замер не то от удивления, не то от восторга. Так уставился на Андрея, будто у того выросли на макушке рога или третий глаз во лбу прорезался. А может, старого знакомца узнал. Ливнев ведь, вроде, тоже где-то видел бывшего пассажира уже отъезжавшего такси. Не мог только вспомнить, где.
А потом детина открыл рот, чтобы произнести всего одно слово.
— Вилланд?! — аж воскликнул он с выражением изумления.
И словно что-то щелкнуло в голове Андрея Ливнева. Ожили в памяти образы, порожденные уже подзабытыми сновидениями. Словно огромный пласт воспоминаний, доселе затаившийся на дне сознания, рывком всплыл. Явив себя… а заодно и ответы на кое-какие вопросы. Прояснив то, о чем еще миг назад учитель-калека даже не догадывался. Мог лишь предчувствовать. Зато теперь…
— Да ведь ты же… этот… рыцарь… нет, Игорь! — выдохнул он, наконец-то сообразив.
— Увы! Здесь меня зовут Матвей, — детина слегка развел руками. Не столько виновато или с досадою, сколько с иронией.