сентиментальные всхлипы. — Я тебя взрастила… Пора и свою жизнь устроить, Леша. И тебе в люди выходить надо.

— Детдом? — спросил он, зная наперед — да, детдом.

— А нет, нет! Там… интернат называется. Хорошо там, ребятишки, весело. В Харькове это… Вот дядя Павел договорился уже. Директор — брат его, в обиду не даст…

«Никогда!» — кричало в нем все с болью, яростью и обреченностью, но он покорно выслушивал ее слова, сознавая: вот и конец его маленького счастья… Там тоже будет город, но другой, за казенными стенами, где царят распорядок, учеба, зубрежка…

А потом словно ударило: дядя Павел… Кукла… Ситцевая занавесочка, серая громоздкая машина, солдаты, горохом посыпавшиеся из ее кузова…

— Хорошо, тетя, — сказал он. — В Харькове интересно.

Ах, какой восторг начался после этих слов, какой восторг! Даже тот, с узким личиком, хлопнув его по плечу, высказался — ты, мол, не теряйся, где наша не пропадала. И вообще умный пацан… А после мигнул тетке, и тетка, засмущавшись, сообщила вдруг, что постелит Леше сегодня на улице — больно уж душно в доме… Он поначалу удивился: чего это она о ночлеге? — день еще стоит, зной…

— Конечно, тетя, — сказал он.

Чинно пообедали. Втроем.

— А вы… — набравшись смелости, спросил он у узколицего, — в войну где были?

— В войну? — с неудовольствием оторвавшись от тарелки, переспросил тот. — Ну… далеко. А чего?

— А раньше бывали здесь?

— В Крыму? Ну… до войны когда-то…

Не тот дядя Павел. Тот не пришел. Кукла… Да, к тетке он пришел тогда с куклой — это она, распотрошенная, валяется сейчас в пыльном углу сарая. Выцветший, без руки клоун… Конечно! Еще несколько лет назад, следуя какому-то наитию, он распорол куклу, пытаясь найти в ней что-то… И нашел, кажется, клочок бумажки с непонятным рисунком. А где клочок?

Он встал из-за стола, поблагодарил тетку за обед и отправился к сараю. Стряхнув липучие нити паутины, взял клоуна в руки. И в разрезе ветхой материи тут же увидел съеженную бумажку, облепленную опилками и обрывками линялых ниток.

Внезапно во дворе раздался голос тетки. Он отшвырнул клоуна, сунул бумажку за майку и, отодвинув доску в стене, шмыгнул прочь. Перемахнул через забор и побежал к морю. У городского пляжа остановился. Достал из-под майки листок, развернул его. И увидел план: поселок, три дороги, расходящиеся от него, лес, кружок с надписью «валун», от которого вверх шла пунктирная черточка с обозначением «3 м» и стоял крестик. Все.

Что означает этот план? Не клад же? Так, ерунда, наверное.

Поселок находился неподалеку от города, он бывал в нем. Знать бы раньше, наведался, посмотрел бы, что за валун, и вообще… А теперь нет времени, кончилось оно…

Домой он вернулся к вечеру. Тетка, порядком уже захмелевшая, сменила навязчивую ласку на высокомерное снисхождение.

— Прошатался до ночи? А мне стелить! Ну-ка… Вон топчан под яблоней, одеяло… Сам давай устраивайся, не маленький, здоровенный лбище… Собирать тебя еще завтра весь день!

— Почему завтра! — вырвалось у него с ужасом. — Три дня еще до сентября…

— Завтра, — отрезала тетка.

Он лежал на топчане, словно окаменев. Лежал долго. А потом заплакал. Беззвучно. Вспоминалось сегодняшнее море — светлое и тихое. Вспухал и мягко опадал песок под ногами, солнечные змеи переплетались, уходя в синь глубины, и он шел за ними как зачарованный.

Нет! Он встал, усилием воли отогнав сон. Сон означал покорность. И если он заснет, то завтра, утром, будет поздно… Он подчинится. А разве так поступали сильные, умные люди, о которых он читал?

Нож у него был. Настоящий немецкий штык. Достал его из тайника. Пригодится.

Вошел в дом, настороженно прислушиваясь к хрипловатому дыханию спящих, раскрыл шкаф. Свет луны отразился в зеркале, укрепленном на тыльной стороне дверцы.

Замер на миг, ощущая не страх, нет, — ожесточенное, расчетливое спокойствие умелого вора. Вытащил старенький рюкзачок, взял свой свитер, куртку, пару носков и белье. Собрал со стола продукты. На тумбочке лежали часы узколицего, мутно зеленевшие циферблатом. Он прихватил и их — украв в первый раз, но так, словно бы крал до этого все время. Не колеблясь. После, обшарив пиджак благодетеля, выгреб деньги.

У ворот задержался. Знакомый двор. Три мазанки размыто белели, погруженные в ночь. Захотелось плакать. Но с этим он справился быстро. Надо было спешить. Проснется тетка, и, как только она узнает о его побеге, город станет ловушкой.

Он должен попасть в порт, сесть на корабль, спрятаться в трюме. И приплыть в какие-нибудь расчудесные страны, где обязательно будет море, и скалы и крабы, но только лучше, и люди лучше, и уж там он станет всем нужен…

Укрываясь в тени деревьев, он вышел к набережной, нырнул в кустарник и начал пробираться к порту. И вдруг застыл, пораженный внезапным открытием. Осуществить задуманное оказалось невозможным. Днем порт выглядел доступным, шумным, открытым… Ночью же вдоль сетчатой ограды, подходы к которое были ярко освещены, прохаживались вооруженные люди… А корабли стояли далеко, и море вокруг них тоже ровно и продуманно освещалось.

Занимался рассвет, улицы серели, море казалось холодным и жестоким…

Милиционер появился внезапно, словно бы из ниоткуда.

— Ты что тут делаешь, мальчик? Куда собрался? В Грецию, поди? Или в Турцию?

Алексей ловко поднырнул под расставленные руки пытавшиеся ухватить его, и, подгоняемый трелью свистка, долго бежал по переулкам. Ужас давил его, ужас и ненависть — что он сделал этому милиционеру, что?!

У кинотеатра стояла грузовая машина. Двигатель работал, шофер, взобравшись на бампер, ковырялся под раскрытым, как гигантский клюв, капотом.

Он прислонился к углу дома, затем короткими прыжками, приседая, подобрался к кузову, закинул в него рюкзак и, подтянувшись, перевалился через борт. Затаил дыхание.

С тяжелым лязгом замкнулся замок капота. Чиркнула о коробок спичка — водитель закурил. Хлопнула дверь. Машина поехала.

Уцепившись за решетку, отгораживающую заднее стекло кабины, он увидел стриженый затылок шофера, серую шерстяную кепку. Потом привалился в изнеможении к борту, сжался, глядя на проносившиеся мимо дома и деревья.

Выехали за город, началось шоссе с голыми степными обочинами, выглянуло солнце из-за далекого пригорка, и тут к нему пришла вязкая, безнадежная усталость. И он заснул. Сон оказался сильнее тряски и неудобств.

Проснулся от надсадного рева мотора, старый грузовичок с трудом взбирался по крутой грунтовой дороге. Вокруг стоял лес. Машина тяжко дернулась. В этот момент мелькнул дорожный указатель со знакомым названием поселка…

Интуитивно,