Алексей Биргер ВОЙНА ОРХИДЕЙ

…Там же, где семя быка и кентавра, от похоти бешеной пьяного,

Каплями пало на землю, рождался цветок всех прекраснее.

Орхидеей зовут его люди, и мощью кентавра любовною

Клубни его и цветы наделяют мужей, а всех более

Та, что на череп похожа — сей род орхидей, по преданию,

Родился из семени Зевса, когда он предстал пред Европою

В грозном обличьи быка, страстью горя ненасытною…

Из апокрифов Аммония Сакса, учителя Плотина.

Гойя — дьявольский шабаш, где мерзкие хари

Чей-то выкидыш варят, блудят старики,

Молодятся старухи, и в пьяном угаре

Голой девочке бес надевает чулки.

(Бодлер.^[1])

ПРОЛОГ

Это был типичный южный дом, какие можно встретить на всем Кавказе: с квадратным внутренним двором, с балконами-галереями, окольцовывающими все этажи, кроме первого — со второго по четвертый. На галерее этого последнего, четвертого, этажа, и устроился человек, отвечавший за безопасность старика. И все документы старика находились при нем: и внутрироссийский, и загранпаспорт, оба на фамилию Зараев. Его подопечный должен был воспользоваться этими документами только в Москве — из Чечни он выбирался под другой фамилией. Точнее — под другими фамилиями: им уже трижды приходилось обновлять документы, и не было гарантии, что их не выследят в четвертый раз, несмотря на все предосторожности. Кто знает, возможно, их путь проследили до предпоследней остановки, и вышли на нужного торговца паспортами, и уже прочесали всех тех, кто в последние дни приобретал у него паспорта… Паспорт для Зараева (на данный момент, Асанова) приобретал человек очень верный, который и под пытками вряд ли заговорит, но ведь, кроме пыток, есть и другие методы воздействия психотропные средства, например, лишающие человека воли и заставляющие автоматически отвечать на любой заданный вопрос… И даже если схваченный успеет покончить с собой, чтобы не выдать ненароком путь главы клана, этот путь все равно не так трудно вычислить. Выбраться в Москву — а потом и далее — Зараев-Асанов (его настоящим именем человек на балконе даже в мыслях боялся его называть) может через один из трех небольших районов, которые контролируют верные ему люди, готовые жизнь отдать за своего священного патриарха. В горы преследователи, конечно, не сунутся — в горах и малая горстка людей может оборонять родное селение так, что оно окажется непроходимым для любого вооруженного до зубов и знающего горы как свои пять пальцев отряда головорезов. В горах можно устроить засаду на любой тропе или, наоборот, невидимками пройти рядом с преследователями. Можно все, что угодно, когда эти определенные горы — твои. А вот в маленьких городках приграничных районов хорошо вооруженному и подготовленному отряду не составит трудностей затравить любую добычу. Поэтому надо перекрывать самые уязвимые места.

И их враги хорошо с этим справлялись. В двух предыдущих случаях Зараева удалось отбить и вывезти дальше просто чудом. Были вполне практические объяснения, почему это чудо происходило, но…

Но с тех пор человек, которому был доверен столь ценный подопечный, предпочитал ночевать на галереях. Находясь на галерее, сразу заметишь и попытку проникнуть с крыши, и попытку прорваться сквозь ворота внутреннего двора. Уже несколько лет, как эти ворота не стояли нараспашку днем и ночью, этаким пережитком старины, который не убирают только потому, что глаза не мозолит, да и лень снимать с петель, а всегда запирались теперь на ночь, и — очень часто — днем.

И было ещё одно… На галерее он оставался в одиночестве и мог позволить себе скинуть маску бесстрастия, хладнокровия и полной уверенности в своих силах — хотя бы на несколько минут. Когда его лицо искажалось от тоски и боли, ему становилось немного легче, будто заноза начинала выходить чуть полегче из расслабившихся мускулов души. Хотя такая заноза не выскочит никогда…

В такие моменты он не переставал видеть и слышать все вокруг, различать малейший шорох и малейшую тень, и реакция его не подвела бы, если бы пришлось принимать мгновенное решение, но все его чувства и весь мир, воспринимаемый этими чувствами, казались чем-то таким далеким, почти нереальным… Реальностью была только боль, и его тело, превратившееся в сгусток боли, уже не вмещало никаких иных ощущений. Он с изумлением видел, как здорово продолжают работать его мускулы и мозг, реагируя на внешние раздражители — такие тренированные мускулы, такой тренированный мозг, которым мало найдется равных. Пальцы все так же идеально сгибались и разгибались, голова поворачивалась на шее, повинуясь чуткому слуху — словно все это не было вместилищем боли, словно боль не сочилась сквозь кончики пальцев и не пульсировала в шейной артерии. Но это хорошо. Когда он покончит с нынешним заданием, то его безотказное тело — этакая разумная управляемая торпеда — станет работать только на него самого, а боль станет тем компьютером, тем пультом управления, который направит это страшное оружие точнехонько в цель, и горе его врагам, даже если он сам взорвется вместе с ними!

Он не повернул головы, когда из темноты рядом с ним возник другой человек. Этот человек — тоже ас своего дела — подошел неслышно как призрак, но самая неслышная поступь не спасла бы его, если бы он был чужаком. Но это был не чужак — это был племянник Зараева (кажется, не родной, а двоюродный, но, в любом случае, «самая близкая кровь», по понятиям Кавказа), начальник его личной охраны, беззаветно преданный главе рода. Именно он ездил в Москву, чтобы подготовить промежуточную «посадочную площадку» и заодно навестить семью своего кровного брата (они породнились кровью два месяца назад) — и именно он привез жуткие вести. Поэтому ему не составило труда понять, о чем думает человек на галерее, и почему он так нуждается в одиночестве, хотя бы мимолетном.

— Дядя хочет поговорить с тобой, — негромко сообщил он, присаживаясь рядом.

— Я не могу, — ответил бдящий. — Нельзя оставить свой пост.

— Я подежурю за тебя пять минут. Ты ведь знаешь, я не подведу. Он хочет поговорить о тебе… Я ему все рассказал.

— Это ты зря, — заметил его собеседник.

— Я так не считаю. И сейчас — единственное время, когда дядя может поговорить с тобой с глазу на глаз.

Ничего не ответив, его собеседник встал и прошел внутрь дома. А что можно было ответить? Его кровный брат и не мог поступить иначе — с близким человеком произошла одна из тех трагедий, за которые всем виновным в них требуется объявлять кровную месть — и бросать на осуществление