все сначала.
— И мне тоже? Опять искать отца?
— Искать не придется, — сказал старик. — В очередном варианте у тебя будет нормальный, обыкновенный отец…
— Ия буду нормальным? — воскликнул Веселов. — Я не хочу! Ты не имеешь права!
— Это бунт, — вздохнул старик. — Придется подавлять, пресекать, разгонять. Карать и миловать, наказывать и прощать. Оп-ля!
И он превратился в Поливанова в неизменной расстегнутой куртке. Звезды тускло мерцали на черном подкладе.
— Ну что, ребятишки? — спросил Поливанов, подмигивая. — Теперь-то уж Окончательный Конец, а?
— Я тебе покажу конец, комедиант! — взревел Веселов, рванувшись к нему.
Но Поливанов, ловко увернувшись, ухватил крепкими пальцами «молнию» и потянул ее кверху.
И звездное небо над головой неслышно раскололось надвое, края его у горизонта прогнулись и стали быстро скручиваться снизу вверх, словно огромные свитки пергамента, испещренные вечными звездными письменами; словно исполинский театральный занавес улетал в зенит, обнажая ослепительно-голубую изнанку неба…
И был день, и было лето, и чистая река звенела на перекатах, и дышалось легко, и виделось так далеко, что верилось: впереди новая, не похожая на прежнюю, счастливая и прекрасная жизнь.
— Вова! Пора домой! — позвали его.
Четырехлетний мальчик Вова Веселов бережно сжал в ладошке красивый розовый камешек и нехотя побрел по извилистой крутой тропинке туда, где стояли мама с папой и, улыбаясь, махали ему руками…
1987 г.
1987 г.