оперу не напишете?

— Какую еще оперу? — не сразу поняла Варвара. Но уяснив, что дело идет об оперативном работнике, рассмеялась. Познать человека, которого тебе поручили воспитывать, а тем более перевоспитывать, который формировался многие годы в чужеродной среде, дело нелегкое, порой невозможное. Если человек доверяет, открывает душу, то надо войти в его мир, понять, помочь. Руководствуясь этими принципами, Варвара и дала согласие взглянуть на то, что «делают на зоне».

Через день Сумочкин принес два кольца и медальон. Вещицы действительно были неплохими. Эти поделки, особенно медальон, были оценены по достоинству. Потом уже, на классных часах, Варвара показывала учащимся изделия хохломских художников, изделия из стекла, приносила дымковскую игрушку, проспекты с выставок, все то, что продается в магазинах художественных промыслов. Для чего? Для того, чтобы умалить роль местного кустарного поделывания, так как в промышленной зоне, где работали осужденные — «безымянные художники», чтобы добыть кусочек цветной пластмассы, кусочек цветного металла, приводили порой в негодность ценное оборудование. Но это было потом. А тогда?

На другой день после смотра «что делают на зоне» Сумочкин принес книгу и предложил Варваре дома почитать. Если бы она была поопытней да побольше знала о местных делах, все было бы иначе. Но она об этом тогда не думала. Удивило только то, что книга, при ее объеме, была легковесной. А еще заметила, когда книга легла поверх классного журнала, как у Кудрявцева перехватило дыхание. В учительской, сев за свой стол, Варвара раскрыла книгу и вспыхнула. Листы по центру были аккуратно вырезаны в виде прямоугольника. В пустом пространстве лежали два пакетика. В одном — медальон, в другом — бумажка достоинством в сто рублей и записка. Варвара с ужасом запихнула все, кроме записки, обратно.

— Что делать? Идти к Шурбинскому? Сегодня он ДПНК — дежурный помощник начальника колонии. Но стоит ли? Этого, как называла про себя Варвара, солдафона, надо самого еще воспитывать. А может быть он и прав? Здесь так и нужно работать? Выталкивать за дверь, кричать, неуважительно обращаться с осужденными? Но когда зло порождало добро? В комбинатовской вечерней школе все было иначе. Не надо было думать о двойном значении слова, можно было угостить учащегося конфетой. И это не расценивалось как преступление, а было нормой отношений между людьми. И, вообще, там было все по-другому. Жаль, что Юрия Петровича нет в зоне. Вернуть книгу и как можно быстрее! — мгновенно созрело решение.

Сумочкина в классе не оказалось. Его отпустила учительница литературы в санчасть. И тут Варвара вспомнила, как перехватило дыхание у Кудрявцева. Значит — в курсе.

— Кудрявцев, срочно найди Сумочкина! — строго приказала Варвара.

Быстрее молнии свершилось остальное. В пустом классе Варвара выговаривала Сумочкину:

— Зачем вы втягиваете меня в свои дела?

— Что вы! Обижаете. Вы меня неправильно поняли. Медальон мой подарок, как учителю от ученика. А деньги? Разве трудно разменять? — наивно уверял Варвару Сумочкин.

— Нетрудно. Но деньги в зоне иметь не положено. Да и что на них можно здесь купить? — недоумевала тогда про себя Варвара. — В ларьке на наличные же ничего не продают? Правда, и на два рубля в декаду, выписанных из заработанных денег, не разгуляешься! Табак, спички, тетради, конверты, маргарин, конфеты-сосульки...

— Простите, Варвара Александровна. Я вас уважаю, но думаю...

— Думать надо, например, когда решаете задачи по контрольной. Кстати, у вас опять двойка. А записку я оставлю себе на память, чтобы и мне думалось. Вечером дома Варвара раскрыла рабочую тетрадь, развернула тщательно сложенный лист бумаги.

«Уважаемая Варвара Александровна! Я не хочу на что-то претендовать, но надеюсь, что вы меня поймете правильно. Здесь делают вещи, которые не стыдно показать людям: чеканка по металлу, рисованные портреты, выжигания по дереву, украшения. Если вас это интересует, напишите мне таким же манером, а я тогда напишу вам что к чему. Уверяю, грелки со спиртным, бутылки — отпадают. Слишком грубый товар. Конспирацию гарантирую лично. А с шуриками у меня ничего общего нет. Этого способа передачи никто на зоне не знает. Что касается меня, так скажу в двух словах: если возникнет из-за меня какая-нибудь неприятность, то я освобождаюсь десятого июля этого года, и вы будете иметь полное право заплевать мне лицо при родственниках. Эту деньгу разменяйте по пятеркам, ну и для солидности купите баночку кофе и пару плиток шоколада, сколько войдет. Предлагать деньги пока не буду. Пишите впрямую, я пойму, все-таки лагерь. Когда будете передавать, книгу положите на стол к стене. Не приносите с утра. День выбирайте сами. Надеюсь, в глупое положение вы меня не поставите?»

— Как истолковал? Какое нахальство! — задыхалась от возмущения Варвара. — Какая уверенность! «Шестерку» надумали из меня сотворить? — Варвара негодовала. — Вот что значит не взвешивать каждое слово, не анализировать каждый свой поступок! Тогда, восемь лет назад, Варвара впервые оценила рекомендации замполита Вахина.

— В глупое положение Сумочкина, конечно, не поставила, — думала Варвара, подходя к зоне. — Этим мало бы что изменила тогда. Но случившееся обострило чувства, заставило более тщательно продумывать каждый свой жест, каждое слово, каждый свой новый начинающийся рабочий день.

За поворотом дороги перед Варварой Александровной возникла знакомая картина: вышки, забор, на котором в несколько рядов тянулась колючая проволока. Запретная полоса — запретка, снова забор. Широкие железные ворота и крошечный домик — главная вахта. Рядом с вахтой — штаб со всем управленческим аппаратом.

У ворот стоял автобус «Служебный УВД». Из него выходили служащие, офицеры, мастера промзоны, учителя.

— Доброе утро, Варвара Александровна! — приветствовали Варвару приехавшие.

— Доброе! Очень даже доброе, ясное! — улыбнулась в ответ Варвара.

— А вы все шагаете? — то ли спрашивая, то ли удивляясь, воскликнул начальник отряда майор Петров.

— Шагаю, Александр Иванович, говорят полезно. Вот и стараюсь. Подошли к проходной, Железные двойные двери раздвинулись, пропустили приехавших и замкнулись, отделив, как говорят осужденные, от «вольного мира». Отдав в окошечко чернявому солдатику пропуска, учителя зашагали по территории мимо жилых секций к одноэтажному деревянному, находящемуся в конце зоны зданию, похожему на длинный барак, как и везде, с железными решетками на крошечных окнах.

После зеленого луга, широкого раздолья вспаханного трактором поля мир за высоким забором показался Варваре особенно