Вандерхофа становилось все пунцовее. В конце концов последний обернулся к Саймону Грейту и, все же колеблясь, что-то ему сказал. Грейт, услужливо улыбнувшись, быстро поднялся и в свою очередь завел разговор с техниками, которые, не мешкая, принесли откуда-то несколько больших ширм и развернули их перед Машиной, закрыв таким образом мигавшие огоньки.

"Заставляют Машину играть вслепую", — мелькнуло в голове у Сандры.

Дэйв хмыкнул:

— Это происходит уже во второй раз. Видать, эти мигающие огоньки раздражают Грабо. Но потом его будет бесить их отсутствие. Вот подождите и сами увидите.

— Машина обладает таинственной сил-ил-лой… — снова продекламировала Джуди.

— Тебе бы только болтать, — огрызнулся Дэйв. — Разве ты не знаешь, что Вилли Энглер одолжил в Бруклине Дьявольский Глаз Байксел, чтобы сглазить Машину? Факт.

— … неведомой простым смертным из плоти и крови сил-ил-лой…

— Закрой рот! — прошипел Дэйв. — Ты таки добилась своего — сюда идет старый Орлиный Глаз. Запомни, вас двоих я не знаю. Я здесь с этой леди.

Грабо испытывал настоящие муки. Его комбинация, несомненно, вела к победе, и он знал это. Машина контратаковала, но совершенно бессистемно, в стиле Фрэнка Маршалла: усложняя позицию и надеясь на случайную аферу. Грабо знал: все, что ему сейчас нужно, — это сохранить спокойствие и ни в коем случае не ошибиться, например, не отдать задаром ферзя, как это случилось в Брюсселе в партии со стариной Вандерхофом, быть повнимательнее и не пропустить возможность поставить мат в два хода, как в матче с Шеревским в Тель-Авиве. Воспоминания об этих невыносимо горьких моментах (и еще о доброй дюжине подобных) острой болью пронзали его мозг. Проживи он тысячу лет, и тогда не смог бы забыть их.

В десятый раз за последние две минуты он посмотрел на часы. На пять ходов оставалось пятнадцать минут. Время не поджимает, об этом ему надо помнить. Он не должен делать ходы сгоряча, не должен позволять своей руке предательски схватить фигуру, прежде чем на это поступит команда от руководящей головы.

Первый приз турнира означал несказанное богатство — хватит еще на двадцать с лишним турниров, чтобы оплатить проезд и проживание в гостинице. Но самое главное — утвердить перед всем миром свое истинное превосходство, а не добавлять очки к репутации угасающего мастера. "Бела Грабо — блестящий шахматист, но играет очень неровно…" Возможно, это последний его шанс.

О небеса! Когда же, наконец, Машина сделает свой ход? Ведь наверняка прошло уже больше четырех минут! Но взгляд на часы убеждал, что не истекло и половины этого времени. Пожалуй, он был неправ, снова попросив принести ширму. Лучше уж самому видеть эти чертовы лампочки, нежели пытаться представить, как они там мигают.

Если бы только можно было играть в шахматы в межгалактическом пространстве, в черном космосе одиночества и мыслей! Но и там необходимо физическое присутствие соперника с манерой игры, которая не действовала бы на нервы: Ласкер с его непременной сигарой, Капабланка при своем красном галстуке, Нимцович с его нервными подергиваниями (очень похожими на подергивания самого Белы Грабо, хотя он и не мог этого видеть). И вот, пожалуйста, — жуткий, мигающий, смрадный, управляемый ударами по кнопкам металлический монстр!

Получалось, что его позвали играть сразу с двумя соперниками — Машиной и Саймоном Грейтом, своеобразной консультирующей друг друга командой. А это нечестно!

Машина хлопнула по кнопке часов, и ее ферзь перенесся на другой конец электронной доски. Для Грабо это было подобно взрыву.

Однако он усилием воли сдержался и опять погрузился в лабиринт комбинаций.

Внезапно, словно очнувшись ото сна, он понял, что ему интересно знать: а действительно ли эти лампочки продолжают мигать за ширмой в то время, как он размышляет над ходом? И в самом ли деле Машина анализирует ситуацию или эти огоньки всего лишь пустая бутафория? Он заставил себя вновь вернуться к игре, к своему ходу: дважды внимательно проверил, не кроется ли где-либо опасность, которую он раньше мог не заметить, взглянул на часы, увидел, что прошло пять минут его времени, снова бегло осмотрел позицию на доске и — с грозным и одновременно недоверчивым видом патрона, вынужденного отправлять своего крайне ненадежного подчиненного с очень важным поручением, — сделал ход.

Затем он хлопнул по часам, вскочил со своего стула и снова начал размахивать руками перед Вандерхофом.

Тридцатью секундами позже директор турнира, весь пунцовый, тихо, почти умоляя, говорил ему:

— Но Бела, не могу же я постоянно просить об этих ширмах. Их уже дважды приносили и один раз уносили, только чтобы угодить вам. Это мешает другим шахматистам и уж, конечно, не способствует спокойствию вашей игры. Ох, Бела, дорогой мой Бела…

Внезапно Вандерхоф умолк. Грабо знал, что он собирался сказать нечто не вполне относящееся к теме их спора, что-то идущее от сердца, как, например: "Ради Бога, не устраивайте скандал и спокойно доиграйте партию до конца, ведь уже сейчас видно, что вы ее выиграете", — но такое участие директора турнира почему-то привело венгра к ярость.

— У меня есть и другие претензии, которые я изложу официально после окончания партии, — выпалил он, весь дрожа от бешенства. — Просто ужасно, как громыхает этот механизм, нажимая кнопку часов. Он разломает корпус! Машина не переставая жужжит! И воняет смесью озона и разогретого металла, будто вот-вот взорвется!

— Она не может взорваться, Бела. Ну пожалуйста!..

— Не может, но грозит взорваться! А ведь вам известно, что угроза всегда эффективнее самого нападения! Что же касается ширмы, ее должны убрать немедленно, я требую этого!

— Ну хорошо, Бела, хорошо. Возьмите себя в руки.

Грабо не сразу вернулся к своему столику. Стараясь обрести необходимое спокойствие, он прошелся вдоль ряда столиков, мимоходом оценивая дела в других партиях. Когда же он оглянулся и посмотрел на большую электронную доску, то увидел, что Машина уже сделала ход, хотя характерного клацанья кнопки часов он не слышал.

Он поспешил обратно к своему столику и, стоя, принялся, изучать позицию. "Как же глупо сыграла Машина!" — восторженно подумал он. В этот момент последняя сворачиваемая ширма едва не опрокинулась, но один из мужчин в сером халате ловко ее подхватил. Грабо вздрогнул, его рука протянулась к доске и передвинула пешку.

Он услышал чей-то вздох. Вандерхоф.

Стало очень тихо. Четыре легких щелчка при введении в Машину хода прозвучали оглушительной барабанной дробью.

В ушах Грабо звенело. Он в ужасе взглянул на доску.