Иоасаф Любич-Кошуров
В МАНЬЧЖУРСКИХ СТЕПЯХ И ДЕБРЯХ
Приключенческая повесть и военные рассказы
В Маньчжурских степях и дебрях
I
Петька Чужих прислонил свой карабин к дереву, приложил руки ко рту рупором и крикнул громко, что было силы:
— Гоп-гоп!
И через секунду опять:
— Гоп-гоп!
Потом опустил руки вдоль тела и прислушался.
Кругом было тихо.
Только гудели комары. Где-то далеко стучал дятел.
Ровный однообразный шум шел над лесом в верхушках деревьев.
Гоп-гоп!.. Гоп-гоп!
Но в ответ только этот однообразный шум деревьев.
Дятел перестал стучать, потом застучал ближе резко, громко.
Ствол дерева, где стоял Петька, скрипел чуть слышно, и когда Петька прислонился к нему спиной, он почувствовал, будто дерево дышит, тоже тихо, почти незаметно, в такт своему скрипенью.
Опять он крикнул:
— Гоп-гоп!
«Рип-рип», рипит дерево… Шумят вверху листья…
Дятел, кажется, застучал еще громче, еще чаще, с дробными перебоями словно вдруг рассердился…
Зеленым морем стелется кругом заросль между деревьями…
Кустарники стоять неподвижно… Сюда не доходить ветер.
Тут тишина… Мягкий, зеленый сумрак окутывает гущу кустов.
Только кое-где солнечный свет золотится на ветках и листьях.
Тихо…
И вдруг в кустарниках что-то хрупнуло глухо и слабо…
А Петька в это мгновенье, с напряженным вниманием насторожив слух и затаив дыхание, ждал ответного голоса на свой голос…
И ему уже казалось даже, будто он слышит где-то далеко-далеко какие-то голоса сквозь шум листьев, такие же смутные, неопределенные, как шум листьев, немолчный, монотонный, у него над головой.
Голоса словно летели к нему с этим шумом и в этом шуме…
Летели и не могли долететь, потому что ветер разносил их с собою по всему лесу, всюду вокруг над всем необъятным зеленым простором.
И они замирали в листьях, и вспыхивали опять, и опять замирали.
Звук, раздавшийся в кустах, откликнулся в сознании у Петьки неясно и смутно… Но через мгновенье точно электрическая искра пробежала у него по телу и ударила в мозг.
Что это?… Откуда это тот звук?
Весь он замер.
Листья над головой перестали шуметь, стук дятла оборвался сразу…
Петька вспомнил о диких зверях, с которыми приходится иногда встречаться охотнику в этих местах.
Может-быть, это тигр крадется…
Он схватил карабин.
Руки у него дрожали… Во рту стало холодно. Холодок пробегал и по зубам и охватывал сердце.
Карабин у Петьки был малокалиберный, но под сильный патрон Винчестера.
Обыкновенно Петька стрелял свинцовой пулей…
На всякий случай, однако, он брал с собой три, четыре патрона с пулей в мельхиоровой полуоболочке.
Такой пулей можно было убить быка. Она действовала как разрывная.
Патроны с пулей в полуоболочке он держал, чтобы не спутаться, когда они понадобятся, отдельно от других патронов в кармане своих шаровар.
Не сводя остановившихся, широко открытых глаз с чащи кустарников, он отвел затвор карабина книзу и переменил патрон.
Потом закрыл затвор и вскинул карабин к плечу.
Только один раз коротко мигнули его веки, и сейчас же глаза опять широко открылись и словно застыли, как стеклянные, глядя поверх ствола все в одну точку, в чащу кустарников.
На лбу выступили капли пота, и во рту опять стало холодно… Потом во рту и в горле сразу пересохло словно изнутри пыхнуло жаром.
Что это?… Откуда это тот звук?
Весь он замер.
Листья над головой перестали шуметь, стук дятла оборвался сразу…
Петька вспомнил о диких зверях, с которыми приходится иногда встречаться охотнику в этих местах.
Может-быть, это тигр крадется…
Он схватил карабин.
Руки у него дрожали… Во рту стало холодно. Холодок пробегал и по зубам и охватывал сердце.
Карабин у Петьки был малокалиберный, но под сильный патрон Винчестера.
Обыкновенно Петька стрелял свинцовой пулей…
На всякий случай, однако, он брал с собой три, четыре патрона с пулей в мельхиоровой полуоболочке.
Такой пулей можно было убить быка. Она действовала как разрывная.
Патроны с пулей в полуоболочке он держал, чтобы не спутаться, когда они понадобятся, отдельно от других патронов в кармане своих шаровар.
Не сводя остановившихся, широко открытых глаз с чащи кустарников, он отвел затвор карабина книзу и переменил патрон.
Потом закрыл затвор и вскинул карабин к плечу.
Только один раз коротко мигнули его веки, и сейчас же глаза опять широко открылись и словно застыли, как стеклянные, глядя поверх ствола все в одну точку, в чащу кустарников.
На лбу выступили капли пота, и во рту опять стало холодно… Потом во рту и в горле сразу пересохло словно изнутри пыхнуло жаром.
Что, если тигр?
Будь у него штуцер, он успел бы при первом промахе или неловком выстреле пустить в зверя вторую пулю из другого ствола.
Но у него только одна пуля.
В случае неудачи ему все равно не успеть перезарядить карабина.
Тогда он погиб.
Эти мысли промелькнули мгновенно в его мозгу, как одна мысль словно все мысли о штуцере, о тигре, о промахе слились в одну мысль.
И его страх перед страшным зверем вдруг словно сгорел в этих мыслях… Или ушел куда-то далеко… Опустился глубоко-глубоко…
Но душа стала спокойна…
Точно была буря в душе, и потом наступило затишье.
Он держал под цевьем карабина в левой руке запасной боевой патрон. Но он не помнил, как и когда очутился у него в руке этот другой патрон.
Он только сейчас ощутил его на ладони.
У него всегда была такая привычка — стрелять по дичи с запасным патроном в левой руке, чтобы, в случае промаха, быстро перезарядить карабин.
И ему, правда, удавалось иногда догонять вторым выстрелом дикую козу или волка.
Конечно, тигр — не волк.
Тигр от него не побежит…
Но он выпрямился, прислонился к дереву и стал ждать.
Его брови были сдвинуты.
Коротенькая морщинка легла на лбу между бровями вверх от переносицы.
И вдруг он почувствовал, как кто-то схватил его сзади за руку около локтя крепко и больно.
Душа словно застыла… Мурашки побежали от шеи по затылку.
Он хотел крикнуть, хотел повернуться, но голос, этот готовый сорваться с губ крик ужаса, будто потух в гортани.
Глаза открылись широко, широко. Он чувствовал, как уходят его
