Александр Вельтман
ПРЕДКИ КАЛИМЕРОСА
Александр Филиппович Македонский
Фантастический роман
И СНОВА В ПУТЬ
IV ч. Странника
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
Хоть вы златницами меня обсыпьте и обвеете,
Как Идолу молитесь мне,
Но с тем, чтоб я сидел на месте,
И видел Божий мир лишь в книгах да во сне…
Не соглашусь!
Но если человек самой Судьбою скован,
И счастье не везёт, душа его на дне,
И он — как говорят по-польски — замурован,
Но видит Божий мир и в книгах и во сне…
Что ж делать!
Таким образом пробирался я однажды из древней Истории на свет Божий. Вправо от меня носились Мифы, как инфузории в капле воды: влево, по горам, тянулся Гуристан Азов, Финикиан Скифов, Цельтов, Киммериан Хазар, Печенегов….
Посматривая на обе стороны, я подгонял своего Гиппогрифа, рассуждая о Гиппоподах, Гиппомолгах, Гиппокентаврах, Гиппокрене, и обо всех Греческих плюс и Готских Норра.
Гиппогриф мой взвевал пыль на пути преданий; не останавливаясь проехал я Хиера-Залу
[1] Белистана
[2]; взглянул на бюст Александра Великого… необыкновенное сходство с Наполеоном!
В Тире осмотрел, укрепления и огнестрельные орудия, которыми Тор поражал врагов своих; но в Сифтуне
[3] где был женский храм… я невольно остановился. Там Дэма — Сифия считалась мудрейшею любимицею богов; красота её и прорицания влекли туда народ со всех сторон. Продравшись сквозь толпу к престолу Гульпиги
[4] Астаргидии, т. е. божества любви, я положил на блюдо золотую монету. Блотада, заметив большое приношение, спросила меня: не угодно ли вопросить, о чем-нибудь Сифию?
— Что мне делать — произнёс я по-русски.
Тоненький голосок раздался:
Hver’s du leitar?
Hvat villtu vita?
Я не понял этих слов; но понимал, что они были произнесены вопросительным тоном; к счастию, старая Блотгидия заметив, вероятно, что я иноземец, повторила мне слова Сифии по-русски:
Кто ты вопрошающий?
Что хочешь ты знать?
— Я философ и поэт, — отвечал я, — хочу знать, что мне делать.
— Fiol-sifr ok Skaldr! — повторила вслух Блотгидия…. — Что ж тут спрашивать, — продолжала она, — Для чего беспокоить премудрость, разумеется: писать.
— О, я пишу из доброй воли,
Писать легко, читать легко-ли?
— Ты хочешь, чтоб тебя читали? это дело другое — молись, повторяй за мной:
Augna himins,
Augna hamans,
Gulna ok Gloa!
Gefr mer mannvitt
Ok brag Skaldum!
И она перевела мне, покуда Сифия сбиралась отвечать; вот что значила молитва:
Око небесное,
Око любви,
Златая, всесветлая!
Подай мне всезнание
И песнь благозвучную.
Едва я кончил мою мольбу, вдруг занавес исчез…
Я увидел лик пифии… Под белой, пеленой; молча, сладостно она взглянула на меня….
И, снова занавес — и нет Пифии!
Читали ль вы ответ пророчицы в газах?
Все нервы в вас, как струны загрохочут,
Когда светильники любви, не в небесах,
А на земле блаженство вам пророчут!
О, звездный свет от голубых очей!
О, кудри, свитые из утренних лучей!
И бурею любви колеблемое лоно,
И эти лебеди Меандра — рамена!..
Тс! Пифия нисходит уже с трона,
В объятья… да!., в объятья сна!
Мне стало грустно… — Нет! — думал я, — Пифия не могла смотреть на меня; у нее на очах повязка; она не могла видеть вопрошающих; для нее все должны быть равны… да! для четырнадцатилетней девушки-пророчицы эта предосторожность необходима.
Глава II
Но я влюблен, влюблён я страстно;
А страсть есть тоже, что и власть:
Ей все возможно, все подвластно,
Страсть может Пифию украсть.
Я этак и сделал. — Ошибаются Историки, которые похищение юной Пифии приписывают Фессалийцу Ификрату. Последние звуки колокола отозвались в ущельях Ливана. Народ уже выбрался из храма; светильники гасли, а я, задумчивый, стоял в глубине колоннад. Только перед престолом Рока на треножниках пылал еще огонь, — меня не заметили, — мне хотелось взглянуть на юную пророчицу. Я видел, как хорицы святилища, называемые Музами, толпились уже около неё, сводили, со, ступеней горнего, трона; одна из них, Каллиопа, повествующая, о Ристаниях Олимпийских, сбросив с себя покрывало, и преклонив колено пред Пифией, приняла от нее жертвенную белую тогу и пояс с изображением созвездий, и венец, и, повязку с очей; другая, Талия, исцеляющая имена и подвиги божества, поднесла на золотом блюде простой полотняный, снежный покров.
В это мгновение я успел взглянуть еще раз на Пифию; но —
Она пошла, а что со мной,
А что со мной, о други, сталось!
Она пошла, и подо мной
Пошла земля, мне показалось!
Мог ли я стоять на месте? Смотрю, лежит перед троном Астаргидии покрывало Каллиопы. Счастливая, смелая мысль мелькнула в голове моей как молния, осветила мрачные своды храма, тихий гром прокатился в отдалении… добрый знак! Пифия моя!
Накинув на себя покрывало, я скорыми шагами догнал толпу Муз, взялся также за шлейф Пифии… и, мы вышли из внутренних дверей на обширный двор, осенённый столетними… что я говорю, тысячелетними священными древами. Впереди шла старая Блотгидия, в чёрной одежде, и несла жезл пророчицы.
За рощей открылись колоны здания, которое как будто вросло в гору, или было вырублено в скале, Пройдя колоннады и своды, освещенные фонарями, мы подошли к лестнице, от которой вправо и влево тянулись новые переходы и ряды дверей.
Поднимаясь на лестницу, я загляделся на ножки Пифии…. Бог знает, что за обувь… от самой подошвы, лента вилась, вилась… и я оступился… все Музы ахнули от испуга… что, если б я покатился сверху лестницы вниз… помогло ли бы мне покрывало Каллиопы! — Кровь во мне застыла от страха….
Подошли к дверям. Пифия остановилась. — Покуда Блотгидия отворяла двери, она что-то спросила….
Ей показали на меня. — «Ну, думал я, пропал! верно
