её возрасте кофе — яд.
Она привстала и налила Янне-Берте в чашку какао. Янна-Берта сидела на краешке стула, готовая в любую секунду вскочить.
— Ну а теперь объясни мне, девочка, почему вы не взяли с собой Коко? — спросил дедушка Ханс-Георг, и Янна-Берта отметила, что ему большого труда стоит говорить без укоризны в голосе. — Мы нашли бедную птицу в клетке околевшей от голода. Хоть бы выпустили её на волю! Как только такое могло случиться?
— Мы его забыли, дедушка, — сказала Янна-Берта.
— Забыли? — воскликнули хором дедушка с бабушкой и с изумлением уставились на внучку.
— Я расплакалась, когда его нашла, — вздохнула бабушка Берта.
Янна-Берта промолчала.
— Ну ладно, — сказал дедушка Ханс-Георг примирительно, — не будем портить этот прекрасный полдень упрёками. Оставим это.
Возникла пауза. Янна-Берта не сводила глаз с цветочков на кофейной скатерти и думала об Ули. Нежно позвякивали кофейные ложечки в изысканных фарфоровых чашках. Над пирогом кружила оса.
— Сними шапку, детка, — сказал дедушка Ханс-Георг.
Янна-Берта покачала головой и взяла кусок пирога.
Она весь день ничего не ела, даже не завтракала. Она жадно откусила, и ей пришло в голову — кусочек старой доброй жизни наверняка заражён. Но она попыталась не думать об этом.
— Шапка, Янночка, шапка, — напомнил дедушка Ханс-Георг. — Ты её так и не сняла.
— Да оставь ты её, — сказала бабушка и обратилась к Янне-Берте: — Ты ведь её наверняка сама связала и очень ею гордишься. Я её тоже нахожу прелестной. Ты тоже, не правда ли, Ханс-Георг?
— Меня смущает цвет, — откликнулся дедушка. — Издали девочку в таком головном уборе можно принять за старую даму с седыми волосами. К тому же она все волосы упрятала под шапку.
Бабушка Берта положила свою руку поверх внучкиной и, упрямо качнув головой, промолвила:
— А мне нравится. И как раз цвет мне кажется очаровательным. А кроме того. — Она снова повернулась к дедушке Хансу-Георгу. — Не забывай, сколько волнений пришлось пережить ребёнку.
— Несомненно! — Дедушка Ханс-Георг шумно отодвинул чашку. — Слишком много волнений. Совершенно ненужных волнений. Немецкая истерия. От нас до Графенрайнфельда девяносто — сто километров, и лишь из-за одного необоснованного опасения срывают с места поголовно всё население. Из-за опасения останавливают фабрики, бросают на произвол судьбы скот и пашни. Мне это просто непонятно. Достаточно было эвакуировать беременных и детей на одну-две недели. Так же, как тогда поступили русские. Это надо им зачесть: после Чернобыля они показали, как справляться с такими проблемами.
Янна-Берта открыла рот. Но бабушка опередила её.
— Послушай, Ханс-Георг, — сказала она. — Говорят, во время ЧП в Графенрайнфельде радиоактивность в девять раз превысила чернобыльскую.
Она подняла чашку, как всегда отставив мизинец, и с наслаждением отпила.
— Нам можно много чего наговорить, — мрачно сказал дедушка Ханс-Георг. — Вспомни только о той истерии, которая тут разразилась после Чернобыля! И если вы меня спросите, то раздувают её сегодня те же самые, кому любой катастрофы мало. Противники атомной энергии, преобразователи мира, весь этот зелёный сброд, желающий вернуть нас обратно в каменный век.
В памяти Янны-Берты снова всплыли каменные фигурки со стеллажа в госпитале. Ей захотелось иметь камни, много мелких камней, удобно ложащихся в руку. Она огляделась. Здесь, на балконе, никаких камней не было. Даже ни единого полешка или хотя бы пресс-папье. Её взгляд остановился на кувшинчике с какао. Она обхватила его обеими руками и подняла.
— Что, горячий, да? — спросила бабушка, ласково улыбаясь. — Да ты пей.
Янна-Берта поставила какао на место. Нет.
— Но ведь в газетах так много писали о погибших, — сказала бабушка Берта дедушке Хансу-Георгу.
— Ты их видела? — ответил он ворчливо. — Ну конечно, на самой атомной электростанции и вокруг… Плюс транспортный коллапс…
— Пишут, что их было восемнадцать тысяч, — не унималась бабушка.
Дедушка Ханс-Георг недовольно отмахнулся.
— Вот я вам сейчас объясню, в чем тут проблема, — вещал он, словно перед многочисленной аудиторией. — А проблема в том, чтобы к таким инцидентам не допускать прессу. Тогда бы до подобной истерии вообще дело не дошло, и мы были бы защищены от вселенского трезвона и непомерного раздувания происшедшего. Сегодня слишком уж всё открыто. На что какой-нибудь Лизочке Мюллер знать об устройстве атомного реактора, о ремах и беккерелях? Она всё равно ничего в этом не поймёт. Зачем всему миру знать о количестве наших жертв? Небылицы про эту якобы катастрофу лишь наносят ненужный вред престижу нашей страны за рубежом. Я одно только добавлю: имелись и в нашей стране политики, которые с этой ситуацией справились бы таким образом, чтобы здесь, в Шлице, этот инцидент прошёл бы вообще незамеченным. И ни один журналист не мог бы что-то пронюхать…
Бабушка Берта согласно кивнула.
Янна-Берта сняла шапку и заговорила.
ЛитВек: бестселлеры месяца
