Стоп моторы! — приказал он и крикнул, склонясь к распахнутой дверце радиорубки — Запросите Гиршева! Судя по его пируэтам, рули отказали!

Спустя минуту радист доложил ответ Гиршева. Лейтенант сообщил, что лопнул штуртрос.

С ожесточением и досадой Проценко разглядывал злополучный катер. Задержаться, пока на нем починят штуртрос, было нельзя: корабли уже миновали траверз Феодосии и вступили в пределы самой опасной зоны, которую надо было пройти за ночь. Отправить катер своим ходом обратно— все равно, что бросить его на произвол судьбы; не лучше, если оставить его на месте на время ремонта, а самим продолжать путь. Вдобавок, и то, и другое, и третье могло раскрыть врагу тайну перебазирования.

— Передайте Гиршеву: приготовиться к затоплению. Личному составу перейти на катера…

Проценко перечислил, на какие, и, выждав, когда радист нырнет в свою конуру, вздохнул. Жестокая целесообразность принуждала затопить катер, хотя он был дорог — и как боевая единица, и как память о людях, прославивших его еще в месяцы боев за керченский плацдарм. Это они, верные морской традиции — «Сам погибай, но товарища выручай», поспешили на помощь беззащитному сейнеру, перевозившему раненых, когда тот подвергся нападению двух фашистских истребителей-«мессершмиттов», и отвлекли их огонь на себя. Шесть заходов сделали гитлеровские пилоты, расстреливая торпедный катер. Его командир и радист были убиты, таранный отсек заполнился водой, носовая часть погрузилась в море. И все-таки бой, неравный бой, был выигран моряками. Выигран на глазах у всех, кто наблюдал его на обоих берегах Керченского пролива. Прошитый пулеметной очередью, выпущенной с катера боцманом Эстриным, один фашистский истребитель торчком вонзился в зыбь пролива и сгинул без следа в пучине, второй — поспешил скрыться в облаках… А катер постепенно терял плавучесть. Спасти его могло единственное: возвращение в базу на предельной скорости. База тогда находилась в Анапе. Вот почему боцман Михаил Эстрин, приняв на себя командование аварийным катером, прежде всего спустился в моторный отсек: все в судьбе корабля зависело от скорости хода… Навстречу боцману встал с палубы, туго сплетя пальцы на животе, словно изо всех сил сжимая живот, залитый кровью старшина мотористов Каверцев. Пыл боя еще владел Эстриным. Боцман в тот момент не обратил внимания на неестественную позу старшины. Он торопливо приказал ему не снижать обороты моторов до прибытия в базу и вернулся к штурвалу… Только ошвартовав катер к набережной Анапы, он увидел и понял, что значило для Каверцева исполнить приказ: у старшины был распорот живот, срезано ухо и оторваны три пальца на правой руке… Каверцева тут же отправили в госпиталь, убитых товарищей похоронили, пробоины в корпусе (их оказалось ровно триста двадцать шесть) залатали… Катер снова вступил в строй; однако последствия повреждений, полученных в том неравном бою, давали знать себя не раз и не два и вот теперь, в критические часы перехода, привели к аварии…

Неужели конец ветерану?..

Глаза выдали радость командира бригады, едва радист принял просьбу Гиршева. От имени личного состава лейтенант просил разрешить экипажу отремонтировать рулевое устройство своими силами на ходу.

— Как же они будут держаться на курсе? — воскликнул Проценко, втайне довольный таким ответом. — Мудрят друзья! Одними моторами не справиться… Ну-ка, подгребем к ним!

Флагманский катер повернул к аварийному кораблю, и то, что увидел Проценко, привело его в хорошее настроение.

— Вы что придумали, Гиршев? — спросил он, догадываясь, но желая услышать подтверждение.

— Идея принадлежит Эстрину, — отрапортовал лейтенант. — Приспосабливаем бросательные концы к обоим рулям. Пока штуртрос починят, я постою с одного борта, боцман с другого, а Хабаров будет дирижировать: управлять газом и корректировать нас.

— Правильно решено, — одобрил Проценко. — Сейчас пересажу к вам механика для ускорения. Когда изготовитесь?

— Как только перейдет механик, можем идти.

Через четверть часа катера возобновили свой бег, а затем ночь скрыла заливаемые зыбью фигурки двух человек, будто припаянных к бортам аварийного катера.

Тот не отставал. Так свидетельствовали донесения о ходе ремонта, принимаемые радистом головного катера. Ремонт штуртроса длился всю ночь. И ночь напролет два человека — лейтенант Гиршев и главный старшина Эстрин, — каждую секунду рискуя быть смытыми за борт, промокшие, с багровыми от брызг щеками и воспаленными от соленой морской пыли глазами, не выпускали из распухших окоченелых пальцев бросательные концы, которые заменяли штуртрос.

Утром, на исходе одиннадцатого часа после аварии, круглое лицо Проценко расплылось. Он разглядел, что Гиршев и боцман перебрались с кормы в боевую рубку. Мальчишеская фигурка лейтенанта юркнула в люк, а минутой позже радист головного катера принял исчерпывавшее инцидент донесение:

«Ремонт закончен. Рулевое управление действует безотказно».

Переход продолжался, благополучно был завершен, а все, кто участвовал в нем, без малого сутки отсыпались там, где сон свалил их, — на палубах катеров, на дощатом причале гавани назначения — Скадовска…

Принцип взаимодействия

25 апреля. Подвожу итоги очередного дня, избрав его для характеристики боевых действий черноморцев на подступах к Севастополю. Ибо почти ежедневно, с момента, когда армии Четвертого украинского фронта стремительным броском через сивашские дефиле начали разгром немецко-фашистских войск в Крыму, в сводках Совинформбюро упоминаются морские летчики Героя Советского Союза подполковника Корзунова и моряки торпедных катеров капитана 2 ранга Проценко. И те и другие отличились в ожесточенных боях за Керченский плацдарм. Теперь они взаимодействуют на коммуникации между Севастополем и Констанцей.

Принципу взаимодействия подчинено все.

Первую половину суток провел возле Скадовска, вторую— у мыса Тарханкут, опять возвратясь от летчиков к морякам. Вернулся, услышав оброненное вроде между прочим, но с явной досадой замечание командира авиадивизии. Оно и сыграло решающую роль в событиях минувшего дня на морских подступах к Севастополю. Впрочем, не буду забегать вперед.

Переношу по порядку в дневник записи на полях газет, на папиросной коробке, на обороте листовок и прочем. Дополняю деталями, какие только с удивительно неожиданной легкостью выталкивает память на поверхность перед глазами в тусклом свете лампочки над столиком крохотной каюты трофейной ВДВ… Все вместе должно составить информацию, которую надо отправить по телеграфу