слишком близко подойти к особняку, все еще можно услышать женский плач и мольбы о помощи.

И именно этот дом сейчас неотвратимо притягивал Эллу к себе в сети, подобно сиренам, заманивающим к себе моряков, зазывая своими песнями. Она шла как под гипнозом, ноги сами вели ее к белому великану. С приближением, он казался все больше и больше. Музыка в ее голове вела ее до тех пор, пока не прервалась хрустом сухой ветки под ботинком. Кроны деревьев оживились, и черные вороны, засидевшиеся на своих удобных сучьях, в панике разлетелись в разные стороны, издавая раздраженное карканье. Девочка опустила глаза и истошно закричала, да так, что уже не было слышно ворон. Прямо у ног лежал человек, глазницы его были пусты, и полости заполняли лишь трупные черви, копошащиеся и сплетающиеся между собой, поедая остатки тлеющей плоти, которая издавала омерзительный запах, сравнимый, разве что, со сточными водами. Тело лежало, распластавшись на земле, наполовину покрытое гнилой листвой. На лице застыла гримаса обреченного ужаса. Девочка заплакала, судорожно оглядываясь по сторонам, и выронила корзинку. Та упала, прямо у руки мертвого человека и она приподнялась, пытаясь схватиться за корзину, полусгнившими пальцами. Точь-в-точь как утопающие хватаются за спасательный круг.

Девочка замерла, дыхание остановилось вместе с ней. Ноги ее стали ватными, они подкосились, уронив бедняжку на землю. Сознание помутнело, застелив глаза темной пеленой, сквозь которую было лишь слышно ее имя. «Элла! Элла!»

Глава 2 Радушный прием

1970 год.

Кобб стоял у окна своего кабинета. Из него открывался потрясающий вид на осенний лес, который постепенно окрашивался в красно-желтые тона. Неподвластными изменениям оставались лишь сосны, которые из года в год не теряли своей манящей изумрудной одежды.

В самом кабинете царил полумрак, что слегка рассеивал свет черных свечей на рабочем столе Альфреда, да лучи осеннего солнца, рыжим пламенем врывающиеся в покои.

* * *

Негромко напевал тоскливую мелодию граммофон, стоявший прямо напротив большого книжного шкафа, который закрывал собой всю стену, начиная от двери в кабинет, заканчивая окном с черными рамами и сероватыми шторами.

В этом шкафу было огромное количество книг, привезённых с разных уголков Земного шара. Казалось, что даже самый привередливый читатель мог бы там найти то, что было бы ему по душе, стоит лишь пару минут побродить по комнате, исследуя книжные корешки.

Со стороны входной двери послышался скрип, какой обычно слышен от старых дверных петель, которые уже много лет не смазывали. Хозяин не шелохнулся.

Он был погружен в тяжелые думы, которые унесли его куда-то далеко от этого проклятого места.

— Милорд, к вам посетитель. — Послышался старческий голос.

Альфред спокойно кивнул, не отрывая взгляда от увядающего леса.

— Извините. — Робко прозвучал мужской голос, с интонацией юнца, укравшего пару яблок у злого соседа, и пойманного с поличным.

Хозяин медленно повернулся к гостю. Альфред был ужасно подавлен тем, что его извлекли из чудесных темных грез. Мужчина поправил свои очки и вопросительно посмотрел на молодого человека. Перед ним стоял парень лет двадцати. На нем были ветхие одежды, стертые от старости, но с заботливо пришитыми заплатками.

— Да?

— Я бы хотел узнать о вашем решении. По поводу моей работы у вас. — Юнец покорно опустил глаза.

Граф задумался, очевидно, вспоминая свой небольшой монолог, который он составил перед встречей с ним:

- Говард, я долго думал о нашей с тобой ситуации. Я безумно уважаю твою маму, и это единственный аргумент, почему я беру тебя к себе на работу. Она сослужила мне прекрасную службу в качестве экономки. И я скорблю вместе с тобой, мой мальчик.

Я видел, как ты рос, как ты из маленького и боязливого паренька превратился в мужчину. Мне видны твои таланты почти насквозь. — Последнее слово заставило мурашки на спине Говарда резко мигрировать по всему телу. — У тебя огромный потенциал. Потому, ты уже с завтрашнего дня можешь отправиться к нашему дворецкому Лукасу. Он тебе расскажет о правилах моего дома, о том, в чем будет заключаться твоя работа и что входит в твои обязанности. С этих пор ты его ученик. Надеюсь, ты оправдаешь мои ожидания.

— Да, Господин, я непременно буду стараться. — Голос парня начал срываться из-за нахлынувшего на него волнения.

— Хорошего тебе дня. Отправляйся к себе в комнату, которую мы тебе выделили. И отдохни.

Парень поклонился и молча вышел из кабинета, оставив хозяина особняка вновь наедине со своими мыслями.

Кобб вновь подошел к окну и замер:

«Что может быть печальнее картины увядания природы? Разве что наблюдать, как стареет человек. Ведь природа может возрождаться вновь и вновь, а человек лишен такого дара. Это лишний раз доказывает, что она нам не по зубам. И подтверждает свое всемогущество каждый раз, когда мы начинаем играться с ней».

На улице заморосил слабый дождик, постепенно усиливаясь, а затем и вовсе превращаясь в ливень. Мужчина достал свою трубку из внутреннего кармана пиджака, забил ее табаком и прикурил. Наконец-то, в радиусе двадцати метров воцарилась тишина — ливень утих, и теперь можно было просто насладиться табачным дымом, смотря на увядающие розы. Они окантовывали тропинку, ведя человека прямо к парадной двери. Черные, красные, желтые, белые. У них явно был какой-то шарм. Они манили своей изысканностью и элегантностью.

Граф поднял свой задумчивый взгляд, увидев какое-то движение на горизонте. Прямо из города, в сторону его особняка направлялся, блестя на освободившемся от ливневого рабства солнце, подержанный Allard L 1948 года выпуска. Альфред не мог разглядеть человека, едущего в машине, как бы он не старался.

Его сердце бешено забилось. Он еще раз вдохнул дым, и затем повернулся к зеркалу, чтобы убедиться, что он выглядит подобающе. Очевидно, это были незваные гости. Стараясь подавить волнение, мужчина попытался улыбнуться своему отражению. Да, он был безупречен, впрочем, как всегда. Альфред поправил свои каштановые волосы и осмотрел внимательнее свое лицо. На нем не было и следа морщин, даже не смотря на то, что ему было уже сорок лет. Хотя, ему столько никто не давал. Не более двадцати пяти. В карих хитрых глазах горел едва заметный огонек, который время от времени мог превращаться в настоящий пожар.

Его скулы, подобные у представителей «голубых» кровей, выделяла легкая небритость. Одет он был по последней моде, как и подобает людям его статуса:

Черные лакированные туфли, настолько хорошо начищенные, что лучи осеннего солнца, отражаясь от